— Дорога плохая, ваше сиятельство, размоины, но проехать можно, — отвечал Зосим.
— Иван, — крикнул густо Бем. — Иван!
Из боковой комнатушки, кряхтя спросонья, вышел мужчина лет сорока в мятой рубахе и сапогах.
— Напился снова, каналья! — возвысил голос Бем. — Кто должен дверь открывать! Определи человека, накорми. Утром разговор вести будем. Готовь вещи.
Зосим вышел с Иваном во двор, пугавший длинными черными тенями — светила луна.
Хрустнул ледок под ногой Ивана, и Зосим вздрогнул. Миновали двор.
— Вот здесь переспишь, — буркнул Иван и толкнул дверь сарая.
Пахнуло сеном.
— На полке еда стоит. Тулуп и лучину сыщешь сам. Располагайся.
Зосиму стало тоскливо, и он побыстрее захлопнул скрипнувшую дверь.
Наутро, проснувшись до первых петухов, Бем неожиданно изменил решение: путь близкий, пусть англичане сами прибудут в Большерецк. Бем хитрил. Опытный политик и хозяйственник, он хотел узнать об истинных намерениях англичан. И при том он желал показать иностранцам, что Камчатка обжита русскими прочно и что императрица уделяет земле огромное внимание.
Зосима отправил в тот же день, наказав письменно: снабдить англичан охраной для путешествия в Большерецк и выделить все необходимые материалы для ускоренного (он подчеркнул ускоренного) ремонта корабля.
«Дискавери» и «Резолюшн» поизносились. Во всех углах поселилась плесень, съедавшая запасные паруса, спасти, продукты. От постоянной течи на кораблях было сыро и неуютно. Матросы устали, но работали быстро: всем хотелось поскорее вернуться домой. Судовые плотники днями не выходили из мастерских; офицеры сушили подопревшее белье.
Три года «Дискавери» и «Резолюшн» бороздили моря и океаны. К западным берегам Америки они опоздали: здесь четыре десятка лет назад первыми бросили якоря шлюпы русских. Странно, что раньше Адмиралтейство мало внимания уделяло далекому Востоку. Русский флаг господствовал над Тихим океаном между Азией и Америкой.
Днем Кларк был весел. Его видели то на юте, то на баке. Ночью к капитану приходила тоска. Чтобы избавиться от нее, он зажигал свечу, набрасывал на плечи одеяло. Уютный лепесток света отталкивал темноту.
Листы бумаги и перо всегда исцеляли Кларка. Он писал долго и быстро, будто старался втиснуть в белый квадрат все до единой мысли.
Когда серело, Кларк усталым движением бросал перо, валился на диван и мгновенно засыпал.
Иногда Кларк перечитывал записи.
«Василий Шмалев доложил, что Магнус фон Бем просит офицеров прибыть в Большерецк, село мне неизвестное и расположенное в девяти днях пути при хорошей погоде от Петропавловского порта. Я распорядился взять капитанам Кингу и Гору этнографические коллекции, собранные нами на островах Тихого океана, и преподнести их императрице в дань благодарности за оказанное гостеприимство. Шмалев выделил пятерых солдат из местной охраны для эскорта. (Меня удивило, что русские так неосмотрительно отнеслись к своим владениям и оголили гавань.) Ремонт и оснастка наших судов заканчивается, за что надо благодарить Шмалева. Гостеприимство русских меня поразило: при всей скудности пахотной земли и неудобстве с продуктами, нам выделено достаточное количество провианта, чтобы продолжить дальнейшие исследования. Нам нужен Север и Восток».
Зосим вернулся из Большерецка в порт с Кингом и с Гором. В казарме он собрал товарищей.
— Кто есть матрос? — спросил он и сам же ответил: — Человек, хотя и по морям хаживает. А можно ли без курева жить? Я думаю, никчемная без табака жизнь.
— Ты, Зосим, говори не загадками, а прямиком, — сказал Прохор. — Что, табак английским матросам нужен?
— Скучают, — ответил Зосим. — Ну, в общем, я даю восемь фунтов.
— Удивил. А я десять, — сказал Прохор.
— Я передумал, — сказал, помедлив, Зосим. — Двенадцать, пожалуй, даю.
Потрясли свои запасы казаки и набрали восемьдесят фунтов душистого табака.
И когда Том с товарищами в последний раз сошел на берег, их потащили в казарму.
— Тут мы кое-что наскребли, Том, — сказал Зосим. — Прохор вот подкинул, Иван, да вся наша братия табачишки вам на первый случай. Не откажите.
Матросы кинулись обнимать казаков, стали шарить по своим карманам — что находилось, дарили в ответ. Том снял медальон и положил его на ладонь Прохора.
Нет, Том, такого подарка я не приму, — ласково сказал Прохор и вернул медальон Тому. — Ты славный парень. Теперь коли я в страну вашу попаду, родная душа приютит.
После отплытия англичан жизнь в порту вошла в свое русло. Через неделю встретили потрепанное судно из Охотска: подвезли немного муки. Бему доставили пакет из Петербурга. Он засобирался с неспрятанной поспешностью и тревогой: от императрицы всего ожидать можно. Шмалеву до прибытия нового начальника передавалась власть над огромной страной, соединенной с матерой землей узким перешейком.