Марфа Тимофеева помогала царице одеться. Наталья Кирилловна всегда любовалась своим крепким, здоровым телом, предназначенным родить полноправного наследника престола (а она была готова к этому), и разговаривала с Марфой. Сегодня же она напряженно молчала, была бледнее обычного и задумчива. Марфа Тимофеева осторожно расчесала ей волосы, подала платье и мягкие сафьяновые туфли.
Царица так и не проронила ни слова. Она взмахом полной крепкой руки отправила Марфу.
«Уж не последний ли раз мы видимся? — недоуменно подумала Марфа, выходя из царицыных покоев. — Что ты, голубушка, — оборвала она сердито сама себя, — типун тебе на язык. Нехорошее на ум идет. Не забудь-ка лучше про кота, а то мыши скоро подстилку будут грызть».
Марфа спустилась во двор. Слуги вымели двор поранее, побрызгали гибкими березовыми вениками водой из кадей, поэтому, несмотря на разжаривающее солнце, на дворе чувствовалась прохлада.
Суетно: в царской стряпне готовилась еда.
Марфа и не думала заглядывать в стряпню, но какой-то бес подтолкнул ее к порогу. В сенях на столе стояло большое серебряное блюдо, а на нем — промытые и вычищенные крепкие подберезовики. Рядом с серебряным блюдом — на сковороде соль. Марфа представила печеный подберезовик, и ей грибов печеных захотелось.
Она огляделась.
Никого.
Взяла соль в горсть, за грибом потянулась, а тут из стряпни литовка выскользнула угрем, глянула сердито на Марфу. Та напряглась, испугавшись, и сделала вид, что только зашла, поклонилась и хотела уходить, но литовка, глядя на зажатую вспотевшую руку, спросила, что это Марфа прячет в кулаке.
— Что ты, голубушка, — отвечала, жалко улыбаясь, Марфа, — это я так… руку свело… Пойду мыленку посмотрю… Царица Наталья Кирилловна мыться сегодня изволила… — И она, отступив, заспешила к мыленке.
Рывком отворив дверь мыленки, Марфа испуганно ойкнула: «Господи!»
В мыленке на лавке сидела баба Анна Леонтьевна, словно ее и поджидала.
— Ты что, Марфа? — спросила с любопытством. — Лица нет на тебе, милая… Приключилось, поди-ка, нехорошее.
— Да что вы, Анна Леонтьевна… Худо что-то мне стало. Водицы хочу испить холодненькой. — Марфа взяла деревянный ковш, набрала из ушата воды и незаметно ссыпала из горсти соль на землю.
— Пей, господь с тобой… Авось полегчает, — отвечала Анна Леонтьевна, внимательно посматривая на Марфу.
Марфа с видимым удовольствием выпила полный ковш воды, утерла губы ладонью. Вздохнула облегченно.
— Парить начинает… Не быть бы грозе… У вас кота не найдется? Мой-то ленью объелся. — Марфа улыбнулась — избавилась от соли.
Анна Леонтьевна не ответила. Марфа вторично не решилась тревожить ее вопросом и, постояв малое время, поклонилась степенно и покинула мыленку с молчаливой и хитрой, насколько было всем известно, бабой Анной Леонтьевной, встреча с которой почти никогда не приносила ни хорошего настроения, ни успокоенности; она всегда была началом многих мрачных дел. До сих пор судьба не сталкивала Марфу с Анной Леонтьевной. За порогом мыленки она перекрестилась: бог милостив и не направит худые чары Анны Леонтьевны против комнатной бабки самой царицы Натальи Кирилловны.
И все же весь день Марфа провела в непокойном состоянии, все валилось у нее из рук; хотела спросить снова про кота, но вместо этого ругнулась по-мужицки, и бабы, присутствовавшие при этом, недоуменно переглянулись между собой, но Марфу ни о чем не спросили. Она лишь через некоторое время поняла: оплошала и потому смешалась и поспешила уединиться в своей комнате на казенной половине, где проводила редкие свободные часы челядь. Она горестно задумалась над своей жизнью. И выходило, что жизнь у нее чернее черного, что, однако, не совсем было так: ведь комнатная бабка у царицы, почитай, все время под рукой, что захочет, то и шепнет ей. И Марфе угождали многие из челяди, и она пользовалась своим положением. Бывало, что после слов Марфы кто-нибудь из дворовых ссылался в деревню или был бит, но Марфу сие не беспокоило: она считала, что так и должно быть, потому что эти люди ей мешали. Или могли помешать.
«И откуда навязалась эта проклятущая литовка? — горестно думала Марфа. — Добро бы баба как баба, а то ведь ни спереди, ни сзади, и чего государь держит жердь такую… Чует сердце, дознается… Надо спешить к государыне».
Приняв неожиданно для себя такое решение, Марфа быстрехонько вскочила с лавки, оглядела платье, не помято ли (царица не терпела грязных рук и замусоленных платьев на своей прислуге). Однако на царскую половину Марфу не пустили: на крыльце изваянием сидела Анна Леонтьевна и каменно глядела на Марфу, будто и не видела ее. Она лишь разомкнула губы, чтобы выдавить: «Царица занемогла, никого пускать не велит!»