— Он спас почти дюжину наших сородичей. Отец не будет настолько несправедлив.
Белег взглянул на нее в упор.
— Знаешь ли ты, почему король не отозвал согласие отдать Аглон и восточные земли уцелевшим сыновьям Феанора?
— Потому что все равно не сможет их защищать. Ничего не изменилось.
— Тингол приказал нам, своим военачальникам, разузнать обо всех оставшихся силах Феанарионов, — сказал Белег медленно. — Не будь разгрома у Ангбанда, и задумываться бы не стоило. Но их осталось не больше трети прежних войск. И король размышляет и подсчитывает силы. Наши — и те, которые они приведут ближе к нашим землям. В отдалении от всех прочих нолдор.
— Ты не говорил мне раньше, Белег…
— Я нарушаю приказ Тингола, сообщая тебе.
— Храбрость этого безумца тебе так по душе?
— Не только. Королевна, я впервые увидел воина сыновей Феанора в деле. Возмездие подобным ему даже при численно близких силах — очень плохая затея. Уже не только потому, что лить кровь эльдар ещё раз — само по себе страшно, даже возмездия ради.
— Моя мать никогда не поддержит такого решения. И я, когда о нем станет известно.
— Госпожа Мелиан… Очень любит короля. Я не помню, чтобы она противоречила ему хоть в чем-то, — сказал Белег задумчиво. — Никогда. Она тоже молчит. И может молчать впредь.
На лицо Лутиэн опустилась тень.
— Но и такой причины возразить я прежде не припомню. Она не промолчит. Осуждать убийство сородичей и готовиться к нему же…
— Не осуждать. Прийти в ярость… — сказал Белег.
— Не могу это осуждать.
— …И остаться жить с нею вместе.
— Разве ты ни разу не видел их в деле прежде? — Спросила Лутиэн, помолчав. — Ты воевал, ты был на их праздновании Воссоединения. И даже обычные их воины на такое способны?
— Воевал, но не рядом с нолдор. А на празднике все радовались жизни, даже старшие Феанарионы, говорят, улыбались.
— …Он мог промолчать, — сказала Лутиэн, продолжая размышлять. — Назвать только имя. Не ответить тебе.
— Мы бы все равно спросили, чей он верный. Не сразу, так позже.
— Он мог ответить только нам.
— Да, — признал Белег, — это все усложнило. Саэрос готов был убить его сразу.
Прошелестели торопливые шаги, юный синда откинул полог шатра.
— Мой командир, ты велел сообщить, когда пленный действительно проснется.
Предводитель пограничной стражи нахмурился, снова услышав слово «пленный». Лутиэн тоже.
*
Кажется, его куда-то несли и даже окунули снова в воду, а потом что-то громко стучало. Кажется, он поднимался раз, и упал снова. При этом он не видел снов и был очень рад.
Пробуждения он тоже не запомнил. Только понял вдруг, что лежит с открытыми глазами, разглядывая перекошенную стену и пытаясь понять, что перед ним такое.
От этого стало привычно неловко. Вспомнилось, как он после бунта едва понимал, что с ним делали целители, настолько болью отшибло ум.
Чтобы развеять мерзкое воспоминание, он протянул руку и коснулся неровной стены — та подалась под пальцами. Просто плотная ткань. Вокруг него — стенки низкого шатра.
А потом он понял, что лежит без одежды, укрытый такой же плотной тканью, смутно вспомнил, как его окатывали водой — и уши так и полыхнули.
Рауговы синдар! Нет бы оставить лежать на траве!!
Будь он Майтимо, спасённый родичами со скалы, проще было бы терпеть, да и когда его самого вытаскивал Эльгаэр почти из Мандоса, ничто не стесняло. Но здесь, рядом с холеными синдар, без одежды, не будучи лежачим раненым, он себя почувствовал особенно ободранным и грязным. Когда стоял перед ними с копьём в руках и видел нацеленные в себя стрелы, было плевать. Но принимать от них помощь… Особенно если ему все же решат оттяпать голову…
Выдохнув сквозь зубы, он медленно сел. Увидел свои ступни, обмотанные полосами чистой ткани, и почувствовал запах лечебного бальзама. Увидел, что наручника на левой руке больше нет — и очень смутно вспомнил, как его сняли. Тело одеревенело так, что раздайся при движении громкий скрип, он бы не удивился. Но болело меньше, чем он ждал. Свежие рубцы на рёбрах и поперек груди уже закрылись и не кровоточили, бальзам был тому причиной или долгий лечащий сон, уже неважно. Синяки покрывали тело, словно он сделался пятнистой лесной кошкой.
Снаружи стоял ясный день, солнце просвечивало в щели у входа. Возле себя Дагмор нашел большую чашку воды и одну маленькую лепешку — думают, что он долго голодал, ну, почти верно думают… Или пожадничали? Тьфу, пропасть.
Отломив кусочек, он задумчиво смотрел на него какое-то время, не решаясь положить в рот. А когда попробовал — едва поверил снова, что еда бывает настолько вкусной.
Лембас. Настоящий. Не иначе, этот Белег вхож к королеве Мелиан, если ему дают с собой в дорогу лембас! Вкус напомнил уже совсем далёкие времена до войны и затмения. Казалось, эти крошки тают во рту, возвращая силы.
Он бы лег снова, но полог колыхнулся, внутрь заглянул хмурый юный синда, бросил «с тобой хотят говорить» — и убежал.
Часть Дагмора мрачно твердила, что для свободных синдар это пустяки, и он им не обязан ничем. Другая часть вредно напомнила, что давать ему лембас и укрытие тоже никто не обязан, особенно родичи тэлери, и стоит говорить с ними немного любезнее. Он ещё слушал этот глупый спор, когда Белег откинул полог маленького шатра, вошёл и по-хозяйски сел напротив, скрестив ноги.
Рука у Дагмора так и дернулась выхватить удачно оказавшийся рукоятью к нему чужой нож. Он сам остановил движение на полпути, и Белег встречное — тоже.
— Привычка?
— Да. Удачу надо ловить, а орков пугать.
— Осторожнее здесь… с привычками, — предупредил страж границ.
— Если тратишь на меня настоящий лембас, убивать сейчас не собираешься. — Усмехаясь, Дагмор обмотал покрывало вокруг бедер, завязал узлом. Сел прямо.
— Не собираюсь, — согласился Белег спокойно. — Ты мало ешь.
— Это много. Что с моими эльдар?
— Охотники нашли их. К вечеру будут здесь.
— Уже! Так просто?.. — вырвалось у него.
— А что ждал ты?
— Недоверия. Долгой проверки.
— Я не доверяю только словам, — кивнул Белег. — Но мы наткнулись на тело синда возле перевала, двинулись вниз по следам орков, находили их трупы один за другим. Ты бежал и не один, мог сказать правду в остальном. И… Дом Феанора по-прежнему сражается против Моргота, несмотря ни на что. В этом я могу быть уверен. Это помимо того, что я не услышал в твоих словах лжи.
Дагмор скомкал покрывало.
— Его звали Хитуэн, дориатец. Он меня еле терпел, но молчал. Работал и дрался рядом.
— Как он погиб?
— Уводил орков от остальных вместе со мной. По следу пустили волка. Догнали нас, убили его.
— А ты?
— Орки решили сыграть в догонялки. С безоружным, — он усмехнулся.
— Радуешься?
— Радуюсь. Чужая злая глупость дала мне шанс. А драка… я или сдох бы свободным, или свободным выжил.
— Иные из нас думали увидеть рауга в конце следа. Не боишься сам уподобиться орку, вырастив в себе столько злости?
Вопрос был таким спокойным, что невероятно бесил. Пришлось даже выдохнуть пару раз перед тем, как отвечать.
— Слушай, Белег Куталион, — сказал он сквозь зубы, — я не знаю, на чем бы держался ты сам, когда от тебя требуют ковать оружие против своих, или спускают шкуру за отказ, или когда рубишь камень год за годом, а рядом кто-то умирает то и дело, или кого-то убивают за то, что плохо работает или не понравился надзирателям! Я держался, чем мог. Яростью. Злостью. Чужой помощью. Желанием вытащить тех, кто мне помог.
«Сказал бы — гордостью, но гордость там отшибают неплохо. Как я хочу дать тебе в глаз, чистюля, словами не описать… Но я твой должник».
— Считаешь меня темной тварью — убей. Но тогда ты зря тратил лембас. Или отпусти драться с Врагом дальше. Если вправе.