И Тингол едва заметно улыбнулся.
— Гордыня важнее любых жертв, верно, сын Феанора?
— А увидеть кого-то на коленях важнее, чем получить помощь и союзников, я верно понимаю? — слова «король за забором», которые просились на язык, Дагмор с трудом, но удержал. — Важнее, чем ещё живые?
— Живым, — был ответ, — нужна защита от вас самих.
— Тогда защити от меня твоих подданных, спасшихся с Севера. И твоих стражей границы — я страшно угрожал им, убив десяток орков по дороге!
— Север, — сказал Тингол тяжело, — проснулся из-за вас. *
Дагмор вскинул брови и едва не засмеялся.
— Пока не было вас и вашей войны, — продолжал тот, — мы очищали землю от орков, а Север сидел тихо! Это ваша вражда и месть растревожили враждебную Силу! И ты смеешь говорить о защите?
«Если я выскажу все, моим братьям придется нелегко на восточных землях…»
Тингол ошибался – и стоило попытаться это использовать.
— А я думал, хоть дети Арафинвэ рассказали, с чего все началось, — не удержался он. — Этой Силе не нужны ни поводы, ни основания для войны. Эта Сила погасила свет целой земли потому, что могла и хотела, хотя жила там в мире и спокойствии! Первой пролила кровь – и сбежала туда, где ее власть не ограничит ничья другая! Здесь мы, или нет – из этих подземелий будут лезть только новые орки и твари, жаждущие жрать, властвовать и убивать.
«Хотя возможно, за волшебной Завесой тебе это безразлично, и ты готов остаться на чудесном острове среди охотничьих угодий орков…» — едва не вырвалось у Дагмора. Он прикусил язык, чтобы не сказать это вслух. Тингол смотрел внимательно, стараясь взглянуть и глубже, но учился у жены-майа или нет, а мыслей его лесной король прочесть не мог.
А что на лице все написано – и рауг с этим.
У него вдруг заболело разом все. Перевязанные ноги стало жечь, от неподвижности заныли руки и плечи. И весь проклятый суд показался лишь представлением, устроенным Тинголом для своих верных.
— После плена на Севере любая его угроза покажется тебе неодолимой, — усмешка Тингола стала пренебрежительной. — Многие беглецы выносят с собой этот страх. Впрочем, не будь они слабы – не оказались бы в плену.
— Я не стану просить прощения, что не сложился под стенами Ангбанда! — огрызнулся немедленно Дагмор. — Какая досада для тебя, лесной король! Может быть, сложусь там в следующий раз! Если, конечно, выйду отсюда живым!
— Для убийц моих родичей, ответивших на дружбу ударами мечей, и смерть не будет слишком несправедливой, — сказал холодно Тингол. — Особенно — для тех, кто вел их за собой.
Дагмор скрипнул зубами и снова напряг руки, но ремень был прочным.
— Если ты вел к этому всю дорогу, король, не стоило заходить так издалека. Тебе нужна месть, и ничего другого, иначе ты не предлагал бы сыну Феанаро встать на колени! Так прикажи уже убить меня и остынь! Может, моей жизни для возмездия тебе хватит, и ты моих братьев оставишь в покое! — воскликнул он. — Да и Север порадуется, сколько тварей выживут теперь. Прикажи доделать то, что оркам не удалось!! Порадуй Моргота!
Тишина стала мертвой, только птицы снаружи посвистывали
— Я начинаю думать, — произнес Тингол в этой тишине, — что избавить Белерианд от одного из безумных вспыльчивых глупцов будет не только справедливо, но и разумно.
— Избавил бы меня сразу от такого суда!! — выкрикнул Дагмор. — Прислал бы стражу со словами «отрубим голову завтра», я бы спокойно спал, а не стоял здесь, тратя слова зря! — он вскинул голову, глядя в холодные, яростные глаза дориатского короля.
Как в зеркало.
Тингол встал, громко, на весь шатер, прошуршав серым плащом…
Сбоку беззвучно мелькнули синие одежды, и Лутиэн без труда прошла между королевскими воинами в броне, стоявшими вроде бы плотным рядом. Прошла — и оказалась возле него. В ее руке блеснул короткий нож.
Ремень на запястьях Дагмора скрипнул и распался, холодная рукоять ножа ткнулась ему в ладонь. А она встала рядом.
Тингол замер, протягивая к ней руку, но сказать ничего не успел.
— Пригрози мне ножом, — голос Лутиэн был как стылый осенний ветер в Хитлуме, а глаза непроницаемы. Ужас волной катился по лицам синдар вокруг них. — Тебя выпустят наружу и позволят взять коня. Не будет ни казни эльдар в Дориате, ни новой резни. Хотя бы так глупо, но не будет.
— Ты с ума сошла! — крикнул Дагмор, отталкивая ее и делая шаг назад. Ему почудилось странное эхо, словно кто-то одновременно произнес те же слова.
— Я в рудниках, может, и сдурел, но не озверел же! Да как ты смеешь мне такое предлагать, глупая девчонка! — закричал он в бешенстве. В ушах зазвенело. — Мне! Сыну Феанаро!! Ты лечила меня! Да отойди уже, наконец!
В лицо ему посмотрели острия двух десятков стрел.
Сейчас из меня сделают дырявую мишень, подумал он, напрягаясь и закрываясь рукой, как в поединке. Не опускать глаза. Сейчас!
«От глупца слышу», беззвучно ответили ему. Лутиэн коротко улыбнулась, и не думая уходить. Обернулась к королю.
Тингол стоял собственной статуей, так и тянулся к ней. А смотрел — в глаза Дагмору. Словно дыру в нем проделать хотел.
Тинголовы лучники без приказа опускали луки, один за другим, пока не опустили все до единого.
— Я все думала, как могла случиться усобица в Амане, — сказала Лутиэн звонко. — А потом увидела, как мой любимый отец хочет у меня на глазах затеять вторую — и никто ему не возражает. Государь мудрее и лучше знает, думаем мы, государь справедлив. Государь ранен в самое сердце. Государь рассудит верно. Я сейчас думаю — а если сыновья и верные Феанора считали так же, когда отец повел их захватывать корабли?
Рука Тингола бессильно упала.
— А если бы у них хватило духу спросить, — продолжала Лутиэн, — «Отец, что ты творишь?» Вот я, пожалуй, и спрошу. Отец, ты хочешь Вторую резню эльдар в отместку за первую? Это правда?
Дагмор понял: что бы он ни плел вчера, но сгореть от стыда — это не слова. Лицо и уши пылали, как от морготова огня.
Лучше бы из него сделали мишень несколько мгновений назад…
— Это такая справедливость по-королевски? — продолжала Лутиэн. — Выбрать именно того, кто спас от Врага одиннадцать наших сородичей — и выместить на нем твою боль? Ведь твоя боль сильнее всего, она важнее, чем жизни, мой король. Тем более — жизни бывших рабов, которых у нас в Дориате не жалуют… Наверное, Феанор думал очень похоже.
Ауле, лучше бы твой камень расступился прямо сейчас и сожрал его! Пальцам стало мокро, Дагмор взглянул — он сжал слишком короткую рукоять ножа в кулаке, порезался и не заметил.
«Она сейчас уничтожит все. И мою гордость, и его…» — подумал он устало.
Нет, действительно, что сказал бы Феанаро, начни ему возражать не один Майтимо, а хотя бы… Трое? Пятеро?
Проклял бы как предателей. Кто знает, как в Альквалондэ, а в Лосгар, при сожжении кораблей — уже проклял бы наверняка. Кого проклянет сейчас Тингол за такое, вот вопрос.
Король Дориата был как мраморная статуя, белым и неподвижным. Полсотни синдар молча смотрели на него, и воздух в шатре, казалось, гудел — не то от напряжения, не то от чужих мыслей. На себе Дагмор чувствовал лишь сочувственный взгляд Белега.
Затем Белег сделал два шага вперёд, к Дагмору. Нет, к Лутиэн. Молча.
За ним двинулся невысокий как подросток, очень худой синда, у которого мелькнули шрамы на руках, под кромкой вышитого рукава, и оставалось только гадать, тот просто побывал у орков в руках, или тоже пережил Ангбанд. А потом ещё кто-то высокий, среброволосый, как сам Тингол. И четвертый. И ещё двое, нет, уже четверо. И ещё один из следопытов Белега. Все это в полной тишине, не возразив ни словом. Горсть синдар на глазах разделилась — не надвое, но по живому.
«Это не про меня. Это против крови…»