— Ты из Проснувшихся… или Второго поколения?
— Первое.
— Если ты не лжешь… и вокруг не морготов морок… — Дагмор провел языком по пересохшим губам. Верхняя треснула, он слизнул выступившую кровь.
— Не советую повторять такое обвинение, — голос похолодел. Не привык к противоречию.
— … тогда ты из военачальников или советников Тингола.
— Ум тебе усталость, кажется, не отшибла. В отличие от памяти.
— Вернётся… через время. Воды…
— Не первый раз? — говорящий не смог сдержать удивления.
Движение, шорох одежды. Синда сидит рядом на земле, понял Дагмор, и высокого роста. И что-то протягивает ему.
После третьей попытки взять это трясущаяся рука Дагмора упала. Синда вздохнул и поднес ему флягу к самым губам.
— Пей.
— Ты пришел… не за этим.
— Пей. Здесь морить жаждой не будут и врага.
Дагмор сделал несколько жадных глотков — и дыхание перехватило. Мируворэ… Восхитительное тепло начало разливаться по телу.
— Щедро, — выдохнул. Все, что он может вернуть — ответить на вопрос. — Во второй.
— От чего случилось в первый раз?
— Шкуру спустили, чуть не сдох, — сказал Дагмор рассеянно, ещё наслаждаясь чувством тепла и не задумавшись о своих словах. Рука синда дрогнула.
— Что? — переспросил он озадаченно.
Он не понял даже, дориатский чистюля! И… Приступ злости набежал и ушел. Пусть никогда не узнает на себе, будь он кто угодно из эльдар.
— Пытались забить за участие в бунте. Но я живучий… Меня спрятали и спасли другие пленные. Там никто не выживет в одиночку.
— Ты им очень обязан.
— И они мне. Отпусти моих нолдор, дориатец. На них нет крови тэлери.
— А на тебе есть.
— Да.
Он сел ровнее, мируворэ прибавил немного сил. Глаза привыкали к свету, но был ли причиной тому мируворэ или то, что он успел привыкнуть раньше, Дагмор не знал.
— Их отпустят.
— А меня? — он усмехнулся.
— Я пришел задавать вопросы — тебе.
— Я отвечу, если ответишь на мои.
— Ты даже не стоишь на ногах, а торгуешься как наугрим!
— Уже мечтаю с ними поговорить.
— Тогда ответь, сколько жизней тэлери на твоих руках, — говорит серый.
Вот так, в лоб киркой с разворота.
И Дагмор опускает глаза.
— Не скажу точно, — глаза ещё слезятся, но он видит мельчайшие трещинки в корне дерева, каждую травинку рядом с ним, каждое пятно мха. — Двое умерли на месте… и любой из ещё шестерых, кого я ранил, мог быть мертв.
Тишина.
Память радостно возвращает его к снам — к тропе, что раз за разом приводит то вниз, к гаваням, то вверх — к воротам Ангбанда, и напоминает путь к причалам снова и снова. Факела и отблески в темных пятнах на камнях.
— Значит, восемь, — холодно роняет синда. — Что ж, спрашивай.
Дагмор колеблется, но пятна недавней памяти проявляются на полотне, мелькает бегство через Ард Гален, другой синда и обрывки разговора… И он решается.
— Верно ли, что земли Аглона и восточнее все равно отдают сыновьям Феанора? Несмотря на… — Дагмор хочет спросить другое, но вряд ли синда знает ответ, а вопрос может и выдать его.
— Верно, — нехотя отвечает синда. Просто сидя на земле, он так высок, словно сидит на небольшой скамье. Если встанет, может оказаться выше Турукано… — По уговору, через четыре года Солнца.
Щурясь от света, Дагмор всматривается, наконец, высокому в лицо — и узнает эти черты по сходству с Ольвэ Альквалондским. Верит с трудом, но и живой лес вокруг казался невозможен…
— И ты не изменил решение, Тингол, король Дориата, узнав о Гаванях?
— Ты вспомнил меня, Карантир Морифинвэ? — спрашивает тот, и Дагмор вздрагивает, услышав свое имя.
— Нет, но ты похож на брата, — сказал он с усилием. Казалось, Тингол одним словом содрал с него всю защиту и выставил перед врагами. Когда только он успел сказать свое имя…
Это страх, щедро подаренный Ангбандом.
Впрочем, тут враги тоже есть, и Тингол один из них. Несмотря на мируворэ.
Тяжёлый холодный взгляд это лишь подтверждает. Дагмор садится прямо, насколько может. Ему холодно. Он вдруг вспоминает взгляд Хитуэна и его ночной рассказ.
И думает о том, что мечтал ведь побить Макалаурэ, когда вернётся.
— Если ты думаешь о мести, король Дориата… — говорит он хрипло, — а ты о ней наверняка думаешь, ведь и пленные в Ангбанде уже знают, что воинство Дома Феанора после неудачного сражения стало вполовину меньше…
Теперь вздрагивает Тингол, едва заметно. Значит, попал. Значит, прав. Думай о худшем — и угадаешь?
— Возьми одну эту жизнь как виру за четыре, но оставь моих братьев сражаться с Морготом, не бей им в спину!
Тингол бледнеет.
— Упрямый безумец, — цедит он.
— Уж какой есть!
— Они оставили тебя в Ангбанде!
— Они не знали! Да я бы и сам запретил!..
— Почему же четыре жизни? Пять, — бросает Тингол, и под Дагмором словно колышется земля.
— Что? — шепчет он, хватая Тингола за руку и жадно глядя ему в глаза.
— Пятеро, — повторяет тот отстраненно. — Вместе с внуком Феанора.
— Тьелпе!?… Жив?
Слишком много… всего сразу. Рука дрожит, в груди разливается тепло. Дагмор делает несколько глубоких вдохов и закрывает глаза, но сдержать слезы ему не удается. Просто нет сил. Да и неважно сейчас…
— Да, — голос Тингола словно издалека.
— Благодарю, — выдыхает он, едва владея собой. — Мое предложение… В силе.
И король Дориата хватает его за рубаху на груди, поднимая одной рукой.
— Ты!!
Дагмор вцепляется в его запястье обеими руками, но против этой силы ему сейчас, как против Тху.
— Замолчи!! Мне не нужна твоя жизнь, глупец упертый! — Тингол рычит, но это не страшно, только ошеломляет, словно удар волны, сбивающий с ног. — Я не затем пришел и не этого хотел!!
— Откуда мне знать!?
— Отбитый безумец!
Так же внезапно Тингол разжимает руки, и Дагмор сползает на землю — ноги и вправду его еле держат.
Что здесь было-то?..
Он уже вспоминает госпожу Стальной Нифредиль и едущих по ее лагерю всадников, но между тем мгновением и нынешним ещё большое серое пятно.
— Когда ты вспомнишь вчерашний день и десяток сохранённых тобой жизней, то поймёшь, насколько глуп был сейчас, — Тингол справляется с собой и отступает назад, приходится запрокидывать голову, чтобы видеть его лицо. — Но это хоть искренняя глупость. Как бы мне ни хотелось оторвать тебе голову…
Дагмор невольно подбирается, как перед дракой.
— Но глупцом был и я, — говорит Тингол словно сам себе. — Стоило выслушать дочь и говорить с тобой наедине с самого начала.
Он начинает понимать.
— Чего же ты хотел на самом деле, король Дориата?
— Я уже получил все, что хотел, глаза бы мои тебя не видели!
«Да что ты хотел-то? У ног твоих, статуя-переросток, я уже лежал, и слезы мои ты видел…»
— Твою виру спасенными жизнями я принимаю. После отдыха уедешь как гость, но не попадайся мне на глаза! Второй раз я с тобой говорю — и второй раз хочу убить своими руками!
Развернувшись, Тингол широким шагом устремился прочь. К шатрам, сгрудившимся поодаль. Кажется, его, Дагмора, тихо убрали подальше от всех.
— Я своих братьев тоже порой хочу прибить, — не удержался он, — весь в них.
Кажется, Тингол его услышал, потому что на ходу врезал кулаком в дерево, только листья посыпались.
Ничего, кроме тихого облегчения и тихой же зависти к чужому здоровью и силе Дагмор не чувствовал больше. Внезапный разговор и внезапное известие выпили все душевные силы до дна. О прочем он подумает завтра. Тьелпэ жив, грело изнутри…
Он снова завернулся в плащ. Увидел рядом на земле забытую флягу мируворэ — вряд ли хозяин за нею вернётся. Выпил ещё несколько глотков, согрелся и снова уснул.