Щелчок — и Дортмунд-Кельнское скопление городов из сложного коричневого пятна на северо-западе Германии развернулось в панораму города, какую можно увидеть с самолета; она приблизилась, растеклась улицами-ущельями с потоками машин и людей в клубах газов.
Дети оживленно защебетали, а Берн почувствовал ностальгию.
— Социальный феномен городов еще ждет своего исследователя, — погасив вид, продолжал Тер. — Может, кто-нибудь из вас, став взрослым, разберется в побуждениях, которые сгоняли людей тогда вот так роиться в «ульях», оставляя большую часть поверхности планеты необжитой, и слабо контролируемой. А пока вам многое придется принимать как факт. Я еще могу растолковать вам такие понятия, как «зимы», «пустыни», «города» — а в чем-то вы, возможно, разберетесь потом, взрослыми…
— Ты нам не говори, что мы узнаем потом, — резонно заметил какой-то мальчишка из тьмы. — Ты показывай, что у тебя здесь сейчас.
— Если нам все будут только говорить, что мы узнаем потом, — добавил вредненький девчоночий голос, — то мы никогда ничего не узнаем!
Берн профессионально посочувствовал узбеку, взявшему на себя задачу объяснить семилеткам то, что не всякому взрослому по уму.
— Да, в самом деле, — сконфузился Тер, — я увлекся. Вы шумите, если я еще буду, правильно… Итак, какие изменения больше всего заметны вначале? Эти города — видите, как растут!
На сфере серо-коричневыми кляксами разрастались Токио и Нью-Йорк, Лондон и Париж, Москва и Калькутта, Бомбей и Чикаго… многие новые города в Сибири, Австралии, Африке. Они ветвились пригородами, промышленными зонами, смыкались ими, сливаясь иной раз в общее, еще более причудливое пятно.
Вокруг менялась местность: взрыхленными валами откатывались поля и леса, наступала вслед им сыпь кварталов; вверху менялась атмосфера — чаще собирались (и даже возникали) над городами облака и выпадали дожди, все обширнее становился над каждым сизо-коричневый «бугор» пыли и промышленных газов.
— Кроме того, заметно менялись реки, на них росли искусственные моря гидроэлектростанций. Видите: вот… вот… — Тер показывал Енисей, Миссисипи, Волгу, Нил, Колорадо; эти реки все шире разливались между перемычками-плотинами. — ГЭС были единственным тогда способом прямого извлечения солнечной энергии, малой доли ее, попавшей в круговорот воды.
Остальная и основная доля энергии добывалась не от сегодняшнего Солнца, а от светившего миллиарды лет назад. Жар его остался в земле в виде окаменелых или перегнивших растений, в виде угля и нефти. Теперь их нет, как нет и сопутствовавших им газов, сланцев, руд — все «подчистили» наши предки, и все им было мало. Это добавочное «солнце», распределенное по множеству топок и двигателей, тоже горело на планете.
Не столько горело, если быть точным, сколько чадило, пыхтело, ухало, рычало, дымило, коптило, ревело, воняло (веселье среди малышей) с небольшим, свойственным тепловым машинам коэффициентом полезного действия. Да и полезность-то этих действий истории еще предстояло оценить.
Видите: темнеет атмосфера, стираются контуры, краски… Вот стало четче, но в черно-белых тонах. Знаете почему? Сквозь слой пыли, дымов, утолщившихся облаков стало невозможно снимать в видимых лучах — перешли на инфракрасные.
Тучи застилают планету сплошь.
Ученые предсказывали изменения климата Земли от сжигания угля, нефти, газов.
Мнения их расходились: одни считали, что от сплошной облачности возникнет «парниковый эффект», облака задержат рассеивание тепла, станет жарко; другие — что, напротив, облака не пропустят идущие к Земле солнечные лучи и станет холодно. Получилось не так и не эдак: на Земле стало сыро, дождливо, туманно. Единственное, чему благоприятствовали такие перемены, это исчезновению пустынь.
Видите эти потемнения поверхности суши в Северной Африке, на Аравийском полуострове, в Центральной Азии, в северной части Австралии? Это пустыни напитываются влагой, а затем зарастают травами, колючкой, кустарником; там накапливается слой почвы. Мертвые просторы их становятся годными для хлебопашества и скотоводства.
Число жителей Земли перевалило к этому времени за двенадцать миллиардов.
Энергии они потребляли все больше и больше. Горючие газы, нефть и уголь сделались настолько дороги и дефицитны, что сжигать их стало недопустимой роскошью — их перерабатывали в синтетические материалы, в изделия, даже в искусственную пищу для жителей все растущих городов… Ибо города развивались, росли, бурлили делами — этакие планетные ноосферные вихри, втягивающие население, энергию, продукты, материалы. Видите, как сквозь облачную муть просвечивают своим инфракрасным излучением мегаполисы на всех материках: какие они обширные, как там тепло, оживленно, как светло ночами от множества ламп! Прибавьте к этому радиоволновое полыханье от бесчисленных антенн радиостанций, телебашен, радиорелейных линий… И на все это требовалась энергия, энергия, энергия!
Ее теперь все более поставлял распад и синтез атомных ядер на АЭС, атомных электростанциях. Это было удобно — особенно когда изобрели ядерный материал нейтрид. С ним производство громадных количеств электроэнергии на невообразимо мощных установках стало чистым и безопасным делом. Все переводилось на электричество: промышленность, транспорт, земледелие.
Повсеместная электрификация оздоровила планету. Видите: очищается атмосфера, отчетливее проявляются детали поверхности. Вот снова все в красках — вернулись к видеосъемке… Видите, насколько зеленее стала суша — за счет бывших пустынь! Все больше крупных пятен одинаковых цветов и переходов. Это люди расселяются из сверхгородов, оздоравливают почву, засевают ее злаками, высаживают сады.
В это время благодаря нейтриду и атомному ядру особенно развернулось космоплавание; улетела к Проксиме и а-Центавра Первая звездная экспедиция.
Возник и все расширялся стационарный пояс Космосстрой. Начали обживать Луну.
Вам, наверное, и невдомек, что и она была не такой, что ее моря прежде были морями только по названию — пыльные выемки от метеоритов; и атмосферы там не было. Все можно: выделить воду из камня, запускать звездолеты, осадить пыль — были бы знания да энергия. Но — по тому балансу между ними, о котором я говорил, — оказывается небезразличным, какая это энергия, откуда она берется…
Теперь посмотрите внимательно на планету больше ее такой вы не увидите.
Смотритель умолк. Дети и Берн, затихнув, смотрели на волнообразное мелькание лет на крутых боках Земли.
Хороша была Земля XXI века. Сине-зеленые воды океанов с пятнами туч над ними, айсбергами в приполярных зонах, бликами солнца. Зеленые… нет, уже желтые… вот серые, вот в белой пороше, снова серые и снова зеленые переменчивые в мелькании времен года материковые просторы средних широт; только зимы там с каждым годом отползают все выше. Красно-коричневые, желтые, сизо-оранжевые извивы и ветвления горных хребтов с нашлепками-ледниками на вершинах; уменьшаются только эти нашлепки. У подножий и по бокам гор темно-зеленая окантовка лесов, и они поднимаются с каждым годом все выше. Устойчивая зелень тропиков и субтропиков пронизана голубыми нитями рек и каналов. Ржавые пятна городов светлеют, кварталы и микрорайоны в них будто расплываются в зелени, в голубизне чистых вод.
— Красавица, — молвил Тер, — жемчужина среди планет. И не только в Солнечной. Теперь, после веков звездоплавания, мы можем оценить, какое сокровище имеем и едва не утратили. Среди сотни исследованных планет у многих звезд нет ни одной, которая. была бы близка к нашей по выразительности, по антиэнтропийному блеску. Даже на планетах с атмосферой, влагой и достаточным освещением все в таком смешении, что о сложных формах жизни там и речи быть не может. Да и Земля-матушка такой была не всегда: миллиарды лет — от катархея, мезозоя, палеозоя — она все четче разделяла стихии, вымораживала избыток влаги в ледники на полюсах и в горах, осаждала муть в первичном океане, соединяла ручейки в реки, вырабатывала все более совершенные формы жизни… Все входило в ее выразительное великолепие: вершины и глубины, полярный холод и тропический зной, бури и штиль, плотность тверди и легкость облаков.