Эти мысли тоже были не к месту, ослабляли. Успокоиться и прийти в норму Эоли сейчас мог лишь в деле. Он повернул к лабораторному корпусу.
Но все равно, когда шагал, на миг — не подконтрольный сознанию миг — в нем над всеми волнениями возобладало любопытство исследователя: а что же все-таки получится?..
Дан и Ксена не ушли из лаборатории, полулежали, расслабившись, на шезлонгах в углу нижнего отсека. Им сейчас противопоказаны новые впечатления, мыслями и памятью оба были на Одиннадцатой.
Дан почувствовал на себе изучающе-вопросительный взгляд золотоволосой девушки с галереи — Ли, Лиор 18. Мечтательная, тонкая, очень добросердечная… Он помнил все, что было у них с Алем. Мог вспомнить, поправил себя Дан. Мог бы, но не станет этого делать. Было не с ним, а о других такое помнить некорректно.
Отчуждение от Ли теперь тоже входило в состав его личности. Все входило в ее состав — даже эпизодическое участие Берна в опыте «обратного зрения» теперь приобрело настоящий смысл.
А сейчас отвлекаться на Ли, на все иное и вовсе ни к чему; забота его и боль его — вот она, рядом: Ксена. Все восстановилось в нем, даже повышенное — против нормального, что ли, уровня у любящих — понимание ее. Наверно, и в этом повинно пережитое на Одиннадцатой, Амебы с их обволакивающим психическим полем. И сейчас Дан чувствовал состояние Ксены почти так же внятно, как и свое, знал даже, сколько ударов в минуту делает ее сердце.
Многовато оно их делает, учащенно бьется — будто секунда в напряженных местах симфоний. И сама она напряжена, натянута: тронь — зазвенит.
Секунда, учащенная смычковая ритмика… и над ней всплывает, набирает силу мелодия. Вот и сейчас она должна возникнуть — партия Ксены.
Он единственный представлял, что ей там довелось пережить после его гибели.
И восхищался силой ее души: нет, куда против Ксены была Ли и все женщины Земли — перенести такое и вернуться, вернуться «психически»!.. И Дан очень хотел, чтобы она почувствовала его восхищение, веру в нее.
Он взял ее ладони (они были как ледышки), поднес к губам, подул, сжал:
— Ну, астронавтка? — улыбнулся ей, сощурив глаза.
Она ответно улыбнулась, сощурила глаза — но лицо ее оставалось бледным.
«Мы будем с тобой всегда. От нас не удалишься ни в пространстве, ни во времени — не спрячешься, не забудешь. Ваши четыре измерения — пустяк, мы достанем тебя по пятому, по восьмому, по энному!..» — звучали в уме бесцветные голоса. Это было в памяти, в душе — и противостоять надо самой, своим рассудком и волей. Никто, даже Дан, не мог понять в полной мере муку ее знания — откуда! Вот и надо изложить все считыванием, дать почувствовать всем людям проблему и опасность.
Черноволосый длинный Эолинг появился в дверях, делает ручкой, улыбается — но в улыбке сомнение. Волнуется, боится за нее — и за свой опыт. Грозился прервать считывание, если заметит по приборам неладное Нельзя прекращать — это поражение.
Но и впасть ей, астронавтке, в тяжелую истерию при считывании тоже нельзя.
Достаточно с нее подобных состояний там, на Одиннадцатой, и целый год после.
Это тоже поражение.
Направо пойдешь — потеряешь знание. Налево пойдешь — теряешь рассудок… Вот и надо идти прямо. По струне над пропастью.
Ксена склонилась к Дану:
— Предупреди Эолинга, чтобы ни в коем случае не прерывал считывание.
9. КСЕНА И АМЕБА
— День прошел в нетерпении, — начала Ксена после перерыва. Надо ли говорить, как мы были возбуждены и обрадованы, как я готовилась.
Когда зашел Альтаир и начало смеркаться, Ксена (с учетом опыта Дана она надела глубоководный костюм) поплыла в море. Дан следовал метрах в ста позади — для страховки.
Она не знала, где искать Амебу. Но та сама ее нашла.
— Мой Контакт был и похож и непохож на Контакт Дана. Высшее Простейшее тоже исторгло из меня воспоминания — проверяло и дополняло узнанное от Дана.
Сверх того, оно вникало в интимные, глубоко личные стороны человеческой жизни… а более конкретно: моей. Вероятно, и я оказалась не на высоте, вела себя слишком пассивно. Сначала я вообще чувствовала себя будто в духовном параличе. Затем несколько освоилась, начала — хоть и с большими усилиями — оформлять в уме вопросы, свое отношение… Это не просто, когда получаешь ответ на вопрос ранее, чем он сформулирован, когда все, что сообщало это мыслящее желе, принимаешь как достоверно известное, когда задано его, ВП, отношение ко всему — даже к себе самой. Было ощущение, что Амеба препарировала мой мозг и, скучая, ковыряется в нем…
Голос Ксены слегка вибрировал.
— Был и еще специфический оттенок Высшего Простейшего ко мне: что я женщина.
Дело в том, «вспомнила-поняла» я, что Амебы сплошь мужчины — ибо выразительной индивидуальностью могут обладать представители только одного (их!) пола. Женское начало для них суть синоним понятый «среда», «почва». У них это те самые базовые участки «живого моря».
Существование женщин в виде отдельных особей, назидало далее ВП, есть явный признак, что эволюция разума у нас, людей, далеко не завершена. Когда-то так было и на Одиннадцатой. «Только наши самки были куда совершеннее и привлекательней. У них был мощный хвост…» — «А чем же хорош хвост?» — несмело удивилась я. «Ну, как же! На стадии деятельного организма он не менее важен, чем ноги. Это исполнительный орган нижнего психического центра, протомозга. У вас, млекопитающихся, он находится в области копчика и крестца; ваши древние ученые называли его Кундалини. Только вы, млекопитающиеся, расходуете нервную энергию этого центра неверно». — «Млекопитающие — правильно» робко поправила я. «Нет, именно млекопитающиеся, — тотчас «поняла» я свое заблуждение. — Питают молоком у вас только женщины в периоды лактации, питаются же им все. Вот ты, например, своим молоком еще никого не питала». Я не нашлась, что возразить.
— Я излагаю словами то, что Высшее Простейшее внушало мне — и куда более доходчиво — чувственными образами. — Голос Ксены стал спокойнее, но лицо на экранах оставалось напряженным и бледным. — В своем студне Амеба показала мне все изменения моей анатомии, нужные, чтобы стать, по их представлениям, более совершенной… Надо ли объяснять, насколько я была шокирована этой идеей и, еще более, конкретностью предложения! И поэтому я не сдержала то, что следовало бы сдержать: чувство возмущения и брезгливость. Высшее Простейшее не стало даже дожидаться, пока ответ мой оформится в конкретную мысль. Оно было (я почувствовала это) разочаровано. Апельсиновый комок растаял в воде. Я осталась одна.
На днище-экране появился Дан.
— Оно было не так просто, их предложение, — заговорил он, — не от стремления осчастливить Землю новыми «совершенными существами». В ту же ночь ВП — другое или то самое, угадать не берусь, да в силу их информационного сходства это и неважно — сделало мне еще более далеко идущее предложение.
Показываемое и рассказываемое нами не передает и части того тона назидательного высокомерия, которого держались в отношении нас Амебы.
Деятельные существа вообще были для них давно минувшей стадией, а мы так и вовсе странной, сомнительной с точки зрения эволюционной целесообразности породой. «Вы, люди, какой-то вывих природы, — без обиняков внушало мне ВП. — У вас и биологическое, и умственное, и социальное развитие ушло в сторону.
Эта техника ваша: машины, двигатели, приборы… вся ваша жизнь зависит от этих громоздких, тупых, пожирающих энергию тварей! А ваш тепловой гомеостаз — зачем? Иллюзия независимости от среды… только иллюзия, не больше; не может животное не зависеть от нее. А в какие труды она вам обходится: сколько надо пищи для повышенного выделения тепла, сколько действий по добыванию и усвоению ее!.. Куда проще согласоваться как можно тоньше со средой. И вообще: вы не изучили и тысячной доли того, что надо знать о своей жизни, а летите к иным мирам, ищете встреч с иными существами!»
И воздействие на мой мозг было столь сильным, что мне показалось: лететь к Альтаиру, а тем более опускаться на эту планету, тревожить здешних мудрецов и впрямь глупо.