Кто придал ей и вид, и привкус боли?
Кому настолько душу измололи,
Что уместился в ней один Содом?
Не клином свет! И всё родное — мимо:
В прибой Атлантики, на камни Рима…
И день за днём, пока не рухнет гром
Последний над содомскими стенами!
Он нами предугадан, призван нами!
Всё в разум свой мы с жадностью вберём!
13.
Всё в разум свой мы с жадностью вберём:
Опаловых закатов наважденье,
Полярный отсвет, и миров рожденье,
И тихий голос хвои под дождём,
И все слова на языке людском:
Шамана ли камчатского моленье,
Или гриотов сенегальских пенье,
Строку Сафо и Джойса толстый том…
Куда, какие звёзды нас ведут?
Откуда мы, и для чего мы — тут?
Чтоб под корой бунтующие соки
Гудели в ритмах мысли и весны!
Когда переплетутся с явью сны —
Всё превратится в кованые строки!
14.
Всё превратится в кованые строки.
Не зря Гефест органы смастерил:
У Аполлона не хватило б сил
Озвучить век столь гулкий и жестокий.
Не нам перечислять его пороки,
Но нам не сосчитать его могил.
Мы так же были в нём, как в нас он был.
Мы всем близки и всюду одиноки.
В нас — тьма и свет. В нас — Люцифер и Бог.
В нас повстречавшись, Запад и Восток
Существованье начинают снова:
Едина плоть — земля и океан.
Одну страну сменив на сотню стран,
От ног мы отрясаем прах былого.
15.
От ног мы отрясаем прах былого,
И первого свидания не длим,
Иначе всех проглотит "Третий Рим",
И память не сумеет влиться в слово.
Мы всюду дома. Только б на Земле
Нам не грозил цепями призрак дома.
И верою в самих себя ведомы,
Ни свету мы не отданы, ни мгле.
Пускай рядят хоть в шутовской колпак —
Пророк, а не беглец — наш каждый шаг.
Что под ногой? Пустыни сон глубокий?
Листва, присоленная ноябрём?
Всё в разум свой мы с жадностью вберём,
Всё превратится в кованые строки.
Петербург, Вена, Рим, 12–23 апреля 1973 г.
57.
В окна мне глядят Юпитер и Париж.
Где-то там — ночная питерская тишь.
А в Воронеже — вороны на крестах,
У них чёрные короны на хвостах.
И растаяло созвездье Гончих Псов,
И пластается туман из-за лесов,
Где молчит, как берендеева страна,
Вольной Вологды белёсая стена.
А за ней — морозцем тронутая ширь,
Там затерян Ферапонтов монастырь,
Там над озером, где низкая трава,
Тают в воздухе неспетые слова,
Цвет лазурный не отдавшие зиме —
Дионисиевы фрески в полутьме.
Там, в приделе, за безлюдный этот край
Заступись ты, Мирликийский Николай,
За осенний, за желтеющий рассвет…
Помяни, что мне туда дороги нет,
Помяни, что в граде Китеже живу,
Только воду осязаю, не траву,
Помяни, что я молился за леса
И над озером тугие паруса,
Ты, взлетающий в подкупольную высь,
За меня, святой Никола, помолись…
Париж, 29 сенября, 1973 г
58–59.
ДВЕ БАЛЛАДЫ
1.
Е. Г. Эткинду
Несложно дверь сорвать с петель,
Труднее — подобрать отмычку,
Сменить привычку на привычку,
Поверить, не впадая в хмель,
Что тянется ещё апрель,
Что август не поводит бровью…
Что ж, продолжай, зови любовью,
Качай пустую колыбель.
А ты? Давно уж сел на мель
И чиркаешь сырые спички,
На службу ходишь по привычке,
И тянешь ту же канитель
И всё надеешься досель:
А может, что-то не истлело?
Тащи своё пустое тело,
Качай пустую колыбель!
Там, где летел на клевер шмель,
Кустарник трактором изранен,
И в алюминиевом тумане
Давно не трель слышна, а дрель…
Ольшаник забивает ель,
Шакалам уступают волки.
Мости никчёмные просёлки,
Качай пустую колыбель…
Кого за тридевять земель
Ласкаешь ты, слепая Лия?
Мы — далеко… Не спи, Россия,
Качай пустую колыбель!
2.
В. В. Вейдле
Шоссе пестрит как черновик,
Мотоциклист мелькнёт размыто,