Козлёнок Эсмеральды пасется в Тюильри.
66.
Уходит женщина во мрак.
Безлюдный мост. Пустой кабак.
Не знают стёкла, почему
От них она идёт во тьму,
Зачем так злобен за спиной —
Лишь обернуться — свет стеной,
Но в зеркалах открытий нет —
И лучше в спину этот свет,
Чтобы глаза наелись тьмой
Над набережною немой,
Чтоб чудился в каштанах свист,
Чтоб фары чёрные цвели,
Захватывая жёлтый лист,
И — прочь. Туда. За край земли,
Где сон ещё не так пуглив,
Где поглощает мглы прилив
Тот мир, в котором просто так
Уходит женщина во мрак…
67.
ПАРИЖСКИЙ СОН
У круглой башни
Консьержери
В воде расквашены
Фонари,
Антуанетта
Глядит в окно —
Парижа нету,
В воде черно.
Тиха стихия
Без "высших мер":
Листы сухие,
Да хрип химер…
То — факел бьётся,
То ночь слепа:
Потом ворвётся
В тюрьму толпа:
Ворота — грудью
В булыжный двор:
Верёвки — судьи,
Нож — прокурор!
Жесток и жуток
Париж в ночи,
И проституток
Ждут палачи:
Годна в кассандры
Любая сводня —
Причины завтра,
Башку — сегодня:
Обратным шагом
Весь мир творится:
Из книг — бумага,
Из фильмов — лица,
А из Адама
Наделать глины —
Работа ямы
И гильотины.
Суд? Это завтра!
А нынче — крак!
Причины завтра,
А нынче — так!
Ничто не ново —
Привычный ход
Сквозь Гумилёва
К Шенье ведёт…
Коль жизнь — козявка,
То c'est exact:
Раздумья — завтра,
Сегодня — акт.
На Гревской площади
Под барабан
Чернеют лошади
И шарабан…
Жесток и жуток
Париж ничей.
Ни проституток,
Ни палачей.
Лишь на бульваре
Висят вдвоём
Две жалких твари:
Ночь и Вийон!..
68.
В.Павловой.
Он не заслужил света,
он заслужил покой
М. Булгаков.
"Спи, спи — дождик идёт…"
Грустная нежность, каменный свод.
Средневековый Париж за окном
Пахнет жаровней и кислым вином.
Серые камни висят, как века,
Мягко глаза прикрывает рука:
"Спи, спи — дождик идёт" —
Втиснулся в улочку бледный восход.
Света не будет, но будет покой…
Я бы поверил, да век не такой:
Слышишь, — в России Россия не спит,
Слышишь, — охрана по снегу скрипит,
Кто-то ареста и обыска ждёт.
"…Спи, спи — дождик идёт!"
Тихо по мелким квадратам окна
Катятся капли остывшего сна,
И заикаются колокола,
Словно бы ночь и сама не спала,
Словно шептала всю ночь напролёт:
"Спи, спи, дождик идёт".
Света не будет, но будет покой,
Мы ведь в шестнадцатом веке с тобой…"
Я бы поверил… ну, что ж ты молчишь?
Видишь, я спутал Москву и Париж,
Видишь, — швейцарец сменяет стрельца,
Скаред-Людовик сбегает с крыльца,
Свечка не гаснет, Малюта не спит,
Рядом корявая дыба скрипит,
Слышишь, — бургундец в подвале орёт…?
"Спи, спи — дождик идёт…
69.
Ты за что и кому свою тишь подарил?
Променял на весёлое ауто-да-фе?
Ты на ключ вологодские дебри закрыл,
Приучился писать в бесконечных кафе,
Где бордовые тенты — в глаза, как плакат…
Хорошо, что всего лишь о пиве вопят.
Не газетная дурь, так рекламная дурь.
И примерно с таким же количеством бурь,
Не в стакане воды, так в стакане вина.
(А листва у платана и клёна — одна!)
Тут почти двести лет, как Величества нет.
От того ли, что слишком уж много газет?
Или может быть, столько газет оттого,
Что над ними давно уже нет никого.
Тут причинами следствия стали давно.
(К ним единственной рифмой осталось…) но, но:
Точно так же, как рыжим считают Париж.
Это тоже для рифмы: он вовсе не рыж!
Крыши тоже рифмуем…
а, впрочем, Москва:
С ней рифмуют не цвет, не предмет, а слова…
Рифма стала причиной, и следствием — мысль.
Что ж, валяй, как французы от рифм откажись!
Ведь, по сути, мы только о том и кричим,
Чтоб остались причины в разряде причин.
70–71.
В ЛЕСАХ
Я краду тебя,