Б. Окуджава
Да здравствуют дилетанты!
Ибо в конце концов
У любых профессионалов
Получаются только бредни!
Из трёх дилетантов с гитарой,
Из трёх российских певцов
Поручик Амилахвари
Остался один. Последний.
Дрожащей струной басовой
Всё глуше играют ветра,
Вечные дилетанты, -
Не хватит ли шляться по свету?
Поручик Амилахвари,
Труба говорит "Пора!"
Поручик Амилахвари,
Поищем мост через Лету?
На Вашем Сивцевом Вражке,
Где Мастер когда-то жил,
Поищем?… Бетоны гладки.
Всё сносят. И взятки гладки.
Серебряный переулок —
Вот и всё, что в Москве я любил.
Что они, суки, оставили
От моей Собачьей площадки?
Слух дошёл — Вы, вроде, сдаётесь?
Ну конечно: сломали Арбат.
Кивер — на гвоздь, а саблю —
Словно топор под лавку…
Вы ж офицер гусарский!
И с Вами Бумажный Солдат!
Поручик Амилахвари,
Уж нам-то нельзя в отставку!
Поручик Амилахвари,
Я не случайно рождён
В тот самый день — накануне
Надежды, Любви и Веры…
От греческого пирата
Матушкиных времён
До меня, до седьмого колена,
Все — русские офицеры.
И Вы — офицер гусарский,
А с Вами — Бумажный солдат.
И даже если последний
Троллейбус проходит мимо —
Поручик Амилахвари,
Ведь Ваш псевдоним — Булат!
Будьте достойны, поручик,
Этого псевдонима!
Никак нам нельзя в отставку —
А знаешь, на склоне лет,
Церемонно целуя ручку
Новой прекрасной даме,
Поручик Амилахвари,
Мой по Сосновке сосед,
Мы ещё погуляем
Над Ольгинскими Прудами!
Gambais, 1988 г.
102.
На чёрной площади в Брюсселе
Стоят гильдейские дома.
Геральдика сошла с ума
На чёрной площади в Брюсселе.
Сквозь окна — отблеск на панели,
В кафе всегда горит камин,
Смывают чёрным пивом сплин
На чёрной площади в Брюсселе.
Кивает молча, еле-еле,
Гарсона лысая глава,
Как будто высохли слова
На чёрной площади в Брюсселе.
О чём — такая тишина?
Народов — два, страна — одна.
Не разобрались и доселе,
На чёрной площади в Брюсселе
Идёт глагольная война.
Нет, вовсе не лингвист сухой
(Слова и люди озверели!)
Трясёт словесною трухой
Над позолотою глухой
На чёрной площади в Брюсселе.
Но ведь народов — только два!
А если б двести — что б случилось?
(Судьбы российская немилость
Взорвёт и числа, и слова!)
А тут всё тихо, всё — едва…
Булыжники офонарели,
От пива кругом голова,
На чёрной площади в Брюсселе
Белы в витринах кружева.
1985 г.
103–106.
ВЕНЕЦИЯ
1.
Ну вот мы и дома —
В Венеции нашей сырой,
От римского солнца
Ныряем в душевный покой.
Не там,
Где оркестры,
Да фрески в толпе голубей,
А в тёмных
И тесных
Проулках, где ветер грубей.
У Рыбного
Рынка,
Где серый гранит в чешуях,
Мелькнёт серебринка
В ленивых волнах — не волнах…
У столбиков
Пёстрых,
Где зыбью — то вверх, то вниз —
Гондолы,
Как сёстры,
Посплетничать собрались.
2.
Там, где гулки узкие кварталы,
Там, где даже в полдень — полутьма,
И над переулками каналов
Охрою бордовою дома,
Где открыты лавочки пустые,
И коты блестят от тишины,
Только из ближайшей пиццерии
Голоса людей ещё слышны —
В этой тесноте, сырой и тленной,
Ночью — словно жабрами дышал…
Нужно было тут же, непременно,
Выйти, выйти на Большой Канал,
Где тяжёлых волн бескрылый танец
Беспокоит утренний туман,
И единственный венецианец —
В чёрной треуголке Шагинян.
Чёрные гондолы, выгнув спины,
Пляшут на волнах не бывших рек,
Окна — отражения дельфинов,
Тех, что тут не плавали вовек!
Крытый мост Риальто — узкий терем —
Напружинил тяжкую дугу,
В ней остаток облачка потерян
И рассветом сыплет на бегу.
Рваного тумана укоризна
Не смутит промозглую судьбу…
Только брызги, северные брызги
Долетают к львиному столбу.
3.
Узорный византийский храм