Ведь не громоздкий "Арго", не ошибка Тесея — тот чёрный парус,
Не финикийские тяжкие корабли, не феаков летучая ярость,
Не бригантины, на которых шастала по морям перекатная голь,
Не триремы Рима, не каравеллы несчастного Магеллана —
Просто швертботик, зато — сами себе и короли, и капитаны!
Вечер. Шашлычный запах. Прибрежные склоны рыжи.
К чёрту длинные вёрсты Вергилия, мне Овидий ближе:
Вечные метаморфозы веселы, а скитанья — да ну их к мате…
Бесконечное набеганье волн есть уже осознанье воли.
Извечное беспокойство толпящихся строчек —
не от него ли?
Не от него ли стихи, что полощутся, как под ветром платья,
Эти почти гекзаметры, которым рифма, вроде, некстати?
Но нет же! Парные рифмы прибоя, если надо, и берег размоют!
Да и кто достоин гекзаметров более, чем Средиземное море?
Вот, говорят, чуть не двести лет, как по-русски гекзаметры сникли!
А мне всё не верится: даже эти строки мои — не из них ли?
…………………………………………………………………….
И после того, как спросонья сосновой веткой получишь по роже, -
Сумасшедшая спешка — за неполный день от Тулона и до Парижа.
И каждое возвращенье таит в себе необъяснимую странность:
Ну что ещё мы в жизни делаем,
Кроме как время обмениваем на пространство?
260.
ВЕЧЕРНЕЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ У МОРЯ
(Не по Ломоносову)
Едва отдышавшись у горизонта, раскланиваясь перед залом,
(Будто только что разразилось в картонную трубу стишком!),
Солнце к амфитеатру гор поворачивается задом,
Орать продолжая, пока
Краснорубахий закат не снёс ему башку палашом,
Лезвием узкой тучки…
Эта казнь ежедневна,
Потому что безответственная барабанность
Цикад, цитат, снова и снова
Ставит на ходули призраков давно безголовых,
И ни рыбы, ни крабы не знают, когда
этому настанет конец…
(Пой, пташка пой)!
Строки волн растекаются, как тесто Сальватора Дали,
Как случайно раздавленное слово,
Как туман над водой,
Как перепевы вранья, что вблизи мозолят глаза,
Но не смягчаются и вдали,
Только расплываясь, кажутся облачней на расстоянье,
Даже приемлемей, чем на тех островках — птичий базар.
Непреложная истина каждого островка становится всё туманнее:
И в облачный общий кисель истории
Небесных барашков угоняет Макар.
А заводной соловей, хлопоча над пластиковою розою,
Не только на вкус, -
На жизнь на саму нагоняет коррозию…
…………………………………………………………………..
Бредни!
И вот —
Каждое новое стихотворение врёт,
Притворясь последним.
Так тюрьму свою снова обманывает звон,
Вырываясь в поток времён,
Как дождь, беззаконный, который бьёт
По облаченью вод…
Кстати, прогуливаясь по берегу, надо бы не забыть зонт, а?
Пригодится в раскисаюших сумерках, пока
Не схлопнулись небо и море на рояльной петле горизонта,
Как на нулевой отметке схлопываются века…
Борм ле Мимоза, август — Медон, сентябрь 2005 г.
261.
ПОЛУОСТРОВ
Из Шеймаса Хини
Если нечего больше сказать — объезжай полуостров.
Небо будет высокое, как над посадочной полосой,
Только нет разметки на ней, -
значит так, не прибыв никуда,
Сесть не сможешь —
ну что ж, продолжай свой путь. Это просто:
Обогни прибрежные дюны,
когда горизонты в сумерках
Выпивают море до дна и съедают верхушки холмов,
Да и сам ты давно в темноте… А поэтому вспомни
Как чёрные пашни заглатывали
треугольнички белых домов,
Вспомни этот прилив:
поначалу отсвечивает зеркальный песок.
Силуэт коряги.
Скала, о которую рвутся тряпочные буруны.
Островки сползают в туман
и с ним постепенно сливаются.
Голенастые птицы шагают
на ходулях негнущихся ног.
И доедешь до дома.
И всё так же сказать тебе нечего, верно.
Но зато ты узнал, что отныне и навсегда
Ты любые пейзажи измеришь
одной единственной мерой —
Гранью моря и суши, где только земля и вода.
262.
Памяти Станислава Лема.*
Борису Стругацкому
Один из нас. Разве чуть постарше.
(Что врать-то? Ведь ты — не только о нём.)
Но как Йону Тихому ты расскажешь?