Не прикрыть ли заслонку в камине?
Пел ветер ночной над каминной трубой,
Но о чём — и не знал никто.
А поэт, — ведь в себе он соединял
И детей, и мужчин, и женщин — сказал:
"Как божественен этот небесный хорал,
Этот ветер, поющий в камине!"
321.
КОЙОТ
В росистых сумерках через пашню
(И страшно уйти и остаться страшно!),
Из прерий — то робким шагом, то смелым,
Хромая, крадётся бродяга в сером.
Большелапый, ушастый, виден с трудом он, -
Призрак на фоне тёмного дома.
То замрёт, то в прыжке, нелепом и нервном,
Рванётся чужак — бродяга в сером.
Эй, Карло, старина, вон твой родич на воле!
Пойди, пригласи его в гости, что ли!?
Ну что ты рычишь недостойным манером?
Чужой вам, собакам, бродяга в сером!
Да ладно, бери, что найдёшь, я ведь даже
Согласен и не считать это кражей,
Милостыню бродяге готов подать я,
Четверолапому из Серых Братьев!
РЕДЬАРД КИПЛИНГ
322.
МОЛИТВА ВЛЮБЛЁННЫХ
Серые глаза… И вот —
Доски мокрого причала…
Дождь ли? Слёзы ли? Прощанье.
И отходит пароход.
Нашей юности года…
Вера и Надежда? Да —
Пой молитву всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда!
Чёрные глаза… Молчи!
Шёпот у штурвала длится,
Пена вдоль бортов струится
В блеск тропической ночи.
Южный Крест прозрачней льда,
Снова падает звезда.
Вот молитва всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда!
Карие глаза — простор,
Степь, бок о бок мчатся кони,
И сердцам в старинном тоне
Вторит топот эхом гор…
И натянута узда,
И в ушах звучит тогда
Вновь молитва всех влюблённых:
Любим? Значит навсегда!
Синие глаза… Холмы
Серебрятся лунным светом,
И дрожит индийским летом
Вальс, манящий в гущу тьмы.
— Офицеры… Мейбл… Когда?
Колдовство, вино, молчанье,
Эта искренность признанья —
Любим? Значит навсегда!
Да… Но жизнь взглянула хмуро,
Сжальтесь надо мной: ведь вот —
Весь в долгах перед Амуром
Я — четырежды банкрот!
И моя ли в том вина?
Если б снова хоть одна
Улыбнулась благосклонно,
Я бы сорок раз тогда
Спел молитву всех влюблённых:
Любим? Значит — навсегда…
323.
ТОММИ
В пивную как-то заглянул я в воскресенье днём.
А бармен мне и говорит: "Солдатам не подаём!"
Девчонки возле стойки заржали на весь зал,
А я ушёл на улицу и сам себе сказал:
"Ах, Томми такой, да Томми сякой, да убирайся вон!
Но сразу "Здрассти, мистер Аткинс", когда слыхать литавров звон".
Оркестр заиграл, ребята, пора! Вовсю литавров звон!
И сразу "Здрассти, мистер Аткинс" — когда вовсю литавров звон!
Зашёл я как-то раз в театр (Почти что трезвым был!) —
Гражданских — вовсе пьяных — швейцар в партер пустил,
Меня же послал на галёрку, туда, где все стоят!
Но если, черт возьми, война — так сразу в первый ряд!
Конечно, Томми, такой-сякой, за дверью подождёт!
Но поезд готов для Аткинса, когда пора в поход!
Пора в поход! Ребята, пора! Труба зовёт в поход!
И поезд подан для Аткинса, когда пора в поход!
Конечно, презирать мундир, который хранит ваш сон,
Стоит не больше, чем сам мундир (ни хрена ведь не стоит он!).
Смеяться над манерами подвыпивших солдат —
Не то, что в полной выкладке тащиться на парад!
Да, Томми такой, Томми сякой, да и что он делает тут?
Но сразу "Ура героям", когда барабаны бьют!
Барабаны бьют, ребята, пора! Вовсю барабаны бьют!
И сразу "Ура героям!", когда барабаны бьют.
Мы, может, и не герои, но мы ведь и не скоты!
Мы, люди из казармы, ничуть не хуже, чем ты!
И если мы себя порой ведём не лучше всех —
Зачем же святости ждать от солдат, и тем вводить во грех?
"Томми такой, Томми сякой, неважно, подождёт…"
Но: "Сэр, пожалуйте на фронт", когда война идёт!
Война идёт, ребята, пора, война уже идёт!
И "Сэр, пожалуйте на фронт", когда война идёт!
Вы всё о кормежке твердите, о школах для наших детей —
Поверьте, проживём мы без этих всех затей!
Конечно, кухня — не пустяк, но нам важней стократ