То привычно для Никиты.
Голова ж другим забита:
дед и гости из столицы –
есть ему чем похвалиться?
Что такое «два годка»:
по спирали два витка
или так, мечты заплата?
Было всё, чем жизнь богата
в восемнадцать-двадцать лет.
Дальний край, своя зарплата,
быта свой кордебалет…
Первых дней шумливый табор,
молодые без узды –
ложку лишь не мимо рта бы…
Светлость Первой Борозды!..
Суховей… Надежд утрата?
Пытка, жгло всё на корню.
Стиснув зубы, боль упрятав,
хлеб пахали, как стерню…
Были песни, были слёзы,
пот в мороз, в жару озноб…
Стрекотали, как стрекозы,
величая Первый Сноп!..
У степи свои законы:
как натянутой струной,
урожай победным звоном
прозвенел над всей страной!
И сейчас всё в добром росте.
Что ж, пожалуйте к нам, гости:
мелководье воду пенит –
кто поймёт, тот и оценит!
Полыхнул восход неистов –
степь багряно-золотисто
вся зарделась, встав от сна.
Стоп машины.
Тишина.
Во-от какая… ц е л и н а!
Словно в зимней келье бесов,
зыбко, сумрачно, белесо.
Лишь восток пожар ярит.
Лампу вздул колдун-старик.
Горизонт блеснул на миг,
как шлея сверканьем бляшек.
Там метель в лохмотьях пляшет,
будто кто граблями машет,
кто-то сеет, кто-то пашет…
Дед глаза потёр, лицо,
к блеску снега привыкая.
«Хоть бы… горочка какая
иль хотя бы деревцо.
Сбоку будто солнце светит.
Ну и ну-у, чего на свете!..»
И запнулся, вдруг приметив:
эти гости из столицы –
ба! знакомые всё лица!
«Дед Никита?!» –
«Сын Данилы!
Ну а этот сын Гаврилы?
Вот так встреча! Так порой,
говорят, гора с горой…
Ну а девушка что – ваша?»
«Наш коллега, звать – Наташа». –
«Ну и ну-у… А вот мой внук,
тож Никитою зовут.
Растрясти немножко кости –
вот приехал к внуку в гости. –
и Никиту церемонно. –
Вот он, наш неугомонный!..»
Что такое с парнем вдруг?
Нет лица, один испуг…
«Это… вы?!» – дохнул Никита.
Образ давний, незабытый:
как тогда – важна, нежна
комсомольская княжна.
Что княжна – сама царевна!
Поднялась, шутливо-гневна,
на подножку – стоя вровень,
удивлённо вскинув брови,
глядя свойски, чуть кокеткой –
помахала всем газеткой,
тоном – будто детвора:
«Это я. Но в путь пора!»
От войны знакомо – «хальт» –
стой!
Начался тут асфальт.
«Отцепи!» – сигналит газик.
На асфальт хозяйски влазит,
вжик! – дымком обволокся…
Трактор обочь затрясся.
Дружба, что крепчей базальта,
продолжалась… до асфальта.
«Что ж, на то мостится гать,
кто-то ползать, кто – летать…»
Так Никита невесёлый
въехал с думами в посёлок.
Был директор в кабинете.
Чутко так Никиту встретил:
«Что нерадостен твой вид?
Деда и гостей столичных,
раз ты знаешь их отлично,
познакомь со всем как гид.
Да не будь бурёнкой дойной –
представляй им всё достойно!»
28
От сосулек вянут крыши,
уж зима на ладан дышит.
Полевые к севу станы
все в заботе неустанной.
Взор свой как бы раздвоив,
чужаком взглянул Никита
на творенье рук своих:
что с таким трудом добыто,
потом, горечью омыто,
всю во что вложили душу,
что нещадно жжёт и сушит
(всё учти, всё подытожь!).
Но…
Как глазам чужим ничтожно –
плод трудов твоих упорных:
в ряд домов десяток сборных,
в стороне – саманных ряд
(индпошив, как говорят).
Станы, склады, мастерские,
школа, клуб свой, магазин.
Не Москва, да и не Киев.
Но зато они такие –
в паруса им баргузин!