Чутка трепетность ноздрей.
Грудь, полней вбирай во здравье,
человек, шагай бодрей!
Вдруг…
пахнул волной сторожкой
дух гниенья, затхлый дух.
Песни стихли молодух.
Морща нос, к глазам ладошку –
рассмотреть хоть что во мгле б –
дед спросил: «Гниёт картошка?»
Помолчал директор. «Хлеб…»
Дед не понял… «Подъезжаем.
Вон и станция. Весна-а!
Как-то нынче с урожаем?..»
Трёт глаза дед, как со сна:
что такое? Хлеба… горы!
Хлеб в буртах парил и мок.
Тормошит плечо шофёра:
«Подожди-ка, стой, сынок!»
Вылез торопко – и к кучам.
На колени… Взгляд измучен,
руки судорожно-крепко…
Остальным дал знак директор –
не сбавляйте, мол, машин ход,
мол, догоним – проезжай.
Тихо, вежливо, корректно:
«Элеватор завершим вот…»
Дед с тоскою: «Урожа-ай!..»
Весь угас, с понурым видом
в стороне стоит старик.
Горечь, личная обида,
ком внутри, себя корит.
А в глазах застыла мука.
Тих, виновен голос внука:
«Ты прости нас всё же, деда.
Каждый сделал всё, что мог.
Так важна была победа…»
(Отпустил, исчез комок.)
«…Прорастёт земля домами,
степь уставят закромами,
чтоб вольготно людям жилось…»
Сколько ж люду тут прижилось!
Видеть деду это странно.
Вот лезгина речь гортанна.
Вот бочком снуют татары.
Прибалтийцы… (Как гитары?)
Немцы тихие, с Поволжья…
Да, на то всё воля божья –
чем и как судьба поманит?
Поезд!
«…Вот подарок маме.
И тебе – нашёл у выжиг.
Оренбургский!.. Шапка-пыжик!..»
Мигом всё переменилось,
дед свой гнев сменил на милость,
мнёт, ласкает пух и мех –
как дитё, и смех, и грех…
Подкатил к перрону скорый.
Молодым посадка спора:
вспрыгнул…
Колокол, свисток.
Поезд тронул на восток.
Торопливо руки жали,
за вагонами бежали.
Помахал рукой Никита,
всплыло песенкой забытой –
не из тех, что были петы,
в плясках что подошвы жгли,
а: «…Х’посылай домой приветы,
посадили – повезли!..»
А на встречный час спустя
сел и дед,
кряхтя, грустя.
Шутки, смех
парней, девчонок…
. . .
…Распахнув глаза,
галчонок
ждёт ответа: «Ну же, деда!
Ты не знаешь целины?»
«…Как не знать!
Хлебнул, отведал.
Как у тёщи ел блины.
Ц е л и н а…
Это – Победа!
(И… немножко – белены?…)»
Глава V. Служба
30
Над землёю ветры веют,
грузность туч дождями сеют.
Солнце-радость нежит-греет.
Что Природы есть мудрее?
Вечен жизни славный пир!
Но не дремлет меч-вампир.
Пыль истории… Порой
всё нам кажется игрой:
как правитель, так – герой,
сгусток разума и дел,
жизнь вершить – его удел.
Величавость душу гложет,
всё бы сделал, да не может
и – ломает, мнёт, корёжит.
Мы учебник полистаем:
это помним, это знаем.
Что не знаем, то подучим…
Одуванчиком летучим
нам парить бы по-над тучей.
Но… цепляет парашютик.
«Дядя шутит?»
Жизнь не шутит.
Солона селёдка в море,
а в лесу солёный груздь.
У тебя сегодня горе,
завтра – лишь печаль и грусть.
Всё пройдёт неповторимо.
Но одно непримиримо
на родной земле-планете:
люди-звери – люди-дети.
Сколько лет как нет войны?
На земле, войной прожжённой,
бродит дух насторожённой,
в чём-то зыбкой тишины.
Не в ночи зловещий вскрик,
не предсмертья тяжкий хрип –
жутью веет Чёрный Гриб!
И с верхушек до низовья
в напряжённом предгрозовье:
что и где пробьёт искрой –
пушки лей иль школы строй?
Выстрел, что он, эхо гулко:
ахнул люд, как на прогулку,