(вон как крутит-непогодит!)
разбирается синклит
(боль, обида, гнев. А впрочем…):
кто он есть, их шеф? (Короче:
что его в глазах порочит –
говори – и не печалься!)
Вроде – был шофёр начальства.
Провели его «вечерним»,
и уж вот он весь, не вчерне,
полноправный дельный спец
(стричь коров, доить овец…).
Говорят – освоил «дойку»:
стал прорабом тут, на стройке,
через год он врио зам,
и уж вот начальник сам.
Мол – когда-то парень свойский,
зажирев и обрюшев,
стал покрикивать на «войско»,
и теперь зовётся – «шеф».
…Вьюга знай поёт, поёт.
«Видно, где-то там «суёт».
«Бросьте – план-то он даёт!»
Неожиданно из вьюги
сам начальник; как на юге:
шик-костюм, вразлёт пола,
видно, только от стола.
Вытер лоб – парит – и шею:
«Надо – сроч-но! – рыть траншею.
Тут ошибочка проекта.
Кто ошибся? Скажем, некто.
Но… не здесь мне объяснять.
Где асфальт, бетон – всё снять.
Углубиться… – вот чертёж…
Ясно?» –
«Я-а-сно!» –
«…Так, ну что ж…
Ни пера вам и ни пуха!»
(Щёку трёт и греет ухо.)
«Да-а… Здесь грунт – песок, суглинок.
Экскаватор надо б с клином.
Но… – расцвёл улыбкой шеф,
как-то весь похорошев. –
Ему – тесно, вам – просторно…»
Юркнул в «Волгу» вдруг проворно,
жест – счастливо, до свиданья…
Ну – довольны? Как заданье?
Молодым легки привычки,
загораются, как спички:
натянули рукавички,
и – айда, кувалда, лом,
клином клин, с плеча кайлом!
Лом по гальке с мёрзлой глиной
словно зуб – ирис «кис-кис».
До чего ж ты, смена, длинна!..
«Эй, нажми, чего раскис!»
Телогреек ком в сторонке,
на снегу ремни змеёй.
Ветер крутит, как в воронке,
и морозец ой-ё-ёй!
Иней волосы узорит,
пар клубами вверх, в зенит.
На руках горят мозоли,
а душа поёт, звенит!
Ночью в судороге мышцы,
утром пальцы рук не сжать.
И уж нет… ну той излишцы,
чтоб к девчонкам побежать.
Но… О, труд, – первопричина! –
полнит он всего верней
тело – мышцами парней,
дух – суровостью мужчины!
Месяц как шагнул ходулей,
и зимы подрезан лёт.
Ветры тёплые подули,
снег сошёл, и стаял лёд.
Всё, привет зиме-беглянке!
Веселей лопат подкоп.
Ух, траншея, как окоп.
Что окоп: накрой – землянка.
Чистых стен отвес прохладен,
так и хочется погладить.
Ровен край, стреляй – по нитке.
Черенки лопат – зенитки.
Ну, ещё денёк – и точка.
Уф-ф… какой же чёртов труд!
И – весна-а… Тепло, листочки.
И травинки вон как прут!..
Что такое? Рёв и гуд…
Ближе, ближе, напирая.
Что?! И замерли у края:
в том конце, резвясь, играя,
гад-бульдозер… труд их – в ров?!
И Никита в один мах
(как – не помнит – лом в руках)
дико взвыл: «Ты что же… гад!»
В лоб на трактор, лом обрезно…
И бульдозер, зверь железный,
дрогнул вдруг, пополз назад.
Камень встретила коса.
Долетели голоса.
Плечи разом вниз печально.
Обернулся – рядом «сам»,
этот… тип, его начальник.
Шаг к нему шагнул Никита,
приподнял – отбросил лом.
«Я – дурак, мне поделом.
Но ребята… Зачем они-то?»
«Так случилось», – шеф устало.
«Нос разбить за это – мало!»
«Смел, гляжу. Но я смолчу, –
и Никиту по плечу:
А работа – оплачу…»
Ссёкся голос (после ахай):
«Знаешь что? По-шёл ты б… свахой!»
Прочь шагнул скорей…
Ребята,
лица все – вопрос немой.
Молча взял свою лопату,
сам спросил: «Пошли домой?»
А бульдозер вновь итожит,
стенки сыплются от дрожи.
Шеф всё смотрит на часы…
«…Тут никто нам не поможет».
«…Может, всё же он доложит?»
Спор, колеблются весы.
«…Значит – надо!»