дед, и руку к голове.
«… Д’мне б Данилу да Гаврилу…
Ты-то кто? Как батя мой… –
улыбнулся через силу. –
Я – Иван».
«Постой-постой… –
пораскинул дед умишком. –
Я – Федот, да вишь – не тот…
Ну а… Ты ж царём стал… в книжке?» –
«Бы-ыл! Да столько там хлопот!
На звезду слетал. И вот…» –
«На звезду-у!.. Да что ж так долго?» –
«Д’вроде я… туда-сюда».
Дед приставил палец ко лбу:
«Знать, другие там года.
Уж не знай, сколь по науке,
только тех мы – пра-а-пра-внуки.
Род Иванов и Никит.
Вот наш домик у ракит.
Ну а коль родня ты наша,
вот твой дом, и щи, и каша.
А Данилы да Гаврилы,
ты же – помнишь? – одарил их –
все в столице, там парят!»
«Что – в боярах у царя?»
«Ну-у, царей уж нет в помине!»
(Тут Иван раскрыл аж рот.)
«На земле, на половине
стал царём теперь народ!..
Э-э, да что я, старый леший,
словно басней соловья, –
ты ж с дороги, хоть не пешей…
Это вот сноха моя.
Внук в Сибири…» –
«…А?!» –
«…На стро-ойке!
Там теперь – совсем не то…
Проходи, снимай пальто
аль кафтан там царской кройки…»
Человек возник вдруг бойкий.
На повязке – «Санэпидст.».
Чрезвычайно грозный вид-с!
«Сдать одежду и бельё!»
Сник Иван: «Так то ж – моё…»
«Смена есть? Прошу без спору». –
«Е-есть! От сына… Будет впору», –
дед на выручку поспешно
с думой: чести-то нам, грешным!
Как потом Иван с устатку
опорожнил квасу кадку.
В баньке как наддал парку.
А потом «по стопорку».
А потом чугун картошки
да запил её окрошкой.
Как потом на сеновале
крышу, думали, обвалит –
так от всхрапов, как от лома,
крыши дыбилась солома –
вся страна об этом знала
в передачах по каналам.
Только солнце утром рано –
Горбунок уж ждёт Ивана.
Так, легонько тыкнул мордой –
встал Иван весёлый, бодрый.
Вышел, солнцу улыбнулся.
Горбунок впотяг прогнулся,
отряхнулся, встрепенулся
и косит Ивану в вслед…
На крыльцо тут вышел дед.
Поздоровался с «царьком».
Руку вскинул козырьком:
кто ж бежит, опять «повязка»?
«…Извините, – неувязка!
Вот, нашёл в одежде, в складке».
(Ох, слова-то больно сладки –
что ж проткнула там булавка?)
«…Изысканий новых главка!
Посчастливилось вам встретить
черепах на той планете.
Разновидность – спинка вмята.
Против наших – в минус пятой,
но без панцирных кругов –
значит, нет у них врагов.
Я хотел бы в связи с этим
пригласить вас на банкетик!
Все расходы – на профвзносы…»
Взял Иван булавку, к носу…
«Ф-фу, ко-нячным как разит, –
вспомнил что-то. – Паразит!
Я-то думал – что мне колет? –
т а м поспать не дал подоле…»
Под каблук его – и хряско!
Оглянулись – где ж «повязка»?
…Слёзы дед – от смеха – вытер:
«Ну – скакнём в Сибирь, к Никите?»
45
Дед не помнит, как летели.
Опустились – всё в метели,
хочешь, верь себе, не верь.
Общежитие. Вот дверь…
Он, Никита! Стелет койку.
Знать, с работы только-только.
Как же долго не видались!
Обнялись, расцеловались,
дед, и внук, и новый дядя.
Закурили, сели, чадят.
«Ну, так как?..»
Пошла беседа,
про погоду, про соседа.
Мимоходом, капитально,
и про ближних, и про дальних.
И когда прошло стесненье,
в разговоре чёрт и бог,
дал Иван им объясненье,
как летал и всё, что мог.
«…Ну, звезда, – леса да горы.
Люд навроде муравья.
На работу, правда, споры,
всё поют – «абара-я».
Башковиты, головаты,
сильный, жилистый народ.
Да уж больно мелковаты,
видно, с хлебом недород.
Палки тащат, катят яйца.
Объяснял я им на пальцах,