«Это ж ливер – вкусотища!»
Если б то картины, фрески
Рафаэля, Тициана!..
Сплошь миганье, скрежет, трески…
Ох, как долго нет Ивана.
Дверь… Ну вот он! Что такое?
Блеклый, сумеречный взгляд…
«Довело до упокоя.
Да на кой тот футур ляд!» –
дед вздохнул в такой обиде,
помоложе – дал бы бой!..
А Иван глядит, не видя.
Говорит как сам с собой.
«…Дальше, вглубь… Умней, умней…
Но… потом ведь снова к н е й,
к пра-пра-матери-Природе?
«Быть? Не быть?» – опять в народе.
Хм! И при синхрофазолэпстве
идол… в датском королевстве!»
Шапку вдруг надвинул туже.
«Ну, пошли? – Виденье в луже…»
«До сви-дань-я!» – Робот зычно.
А… Иван тут стал обычным.
Смотрит, чешет свой затылок:
«Нет навозу да опилок –
дверь бы эту залепить!..»
Дед потёр свой нос-обмылок:
«С пирогов-то – где б попить?»
46
По приречному бульвару
на прогулке весь народ.
Всё живое – малый, старый.
(И собачки всех пород).
Все идут – орешки лущат;
мелким, с шарканьем шажком.
И Иван с Никитой в гуще.
Дед грузнеет с посошком –
приглядел себе для форсу,
чем не житель городской!
(Всё ж он выпил-таки морсу.)
Красота-а, душе покой…
А-а! С войны здесь место – Роща?
Здесь ребячий дух ватаг
познавал накал атак?..
Чуть вверху – деревья ропщут.
Хорошо пройтись вот так!
Вон навстречь жируют парни.
Этих цвет опал – плоды.
Те и эти молоды,
и не знай, чей вид шикарней.
По плечу дружка тот хлопнул –
всё рабочий люд, простой.
Эти кто же, кучкой плотной?
Вид начальницкий… Постой…
Деду глаз как навострило:
сын Данилы! сын Гаврилы!..
Зам.министры? Даже «врилы»?!
Ну и ну-у… А то ж Ната… алья?
Да-а, сменяет имя талья…
А Никита – так ли, свет ли –
в краску весь, отвёл глаза…
Вон парторг идёт, приветлив.
Шеф в заботе… Хм, нет туза!
Знает дело, не упустит,
всё в оббежку норовит,
раз обгонит – два пропустит,
чтоб попасть в министров вид…
Шутки, смех, а глаз-то – строго!
Вдруг шальной весёлый крик:
«Э-эй, Никита-а! – за дорогой –
Кешка… – Дай рубля, старик!
Собрались вот, «загораем»…»
И бежит, не разбирая,
вкось дороги, напрямик.
С поворота – грузовик!..
У Никиты всё в мгновенье:
тот шофёр за водкой прёт,
Кешка это же орёт.
Но ведь дети ж!..
– Визг, шипенье.
Весь в рывке, –
у-дар! – летит…
Тишина далёким пеньем.
«Мама, ты меня прости…»
Небо мутной пеленою.
Воздух… тесный, как пенал.
«Только… небо надо мною».
Шевельнулся, застонал.
«Теснота… Туда, на берег…» –
будто громко прошептал.
Кто всю боль души измерит!..
Тих прибрежный краснотал.
Отпустило…
Над рекою
ох, как долог зов гудка…
Дед с трясущейся рукою,
сыплет мимо лоскутка.
Вот Иван, и Кешка тоже.
И министры, шеф, парторг.
И глаза Наташи…
Боже! –
Вопль!.. Как жуток – кто исторг?
Расступились… – Мама… Мама!
Как подняться? – Не могу…
А-а, конёк привёз Иванов…
Ну зачем же на снегу? –
Опустилась на колени…
Как тепла её рука.
Мама… Столько ей волнений!..
Хоть немного б ветерка.
Расстегни… Уж тень потёмок?..
Ох, как будто налегке…
Что в руках у ней? Чертёнок!
На коньке на горбунке –
кривит рот своим оскалом…
Перевал за перевалом…
Перевал за перевалом,
высота за высотой.
В жизни видел он так мало,
сердце тешилось мечтой.
Перевал за перевалом…
Сердце стуки вдруг прервало.
Вот и всё, отзоревал.
Перевал за перевалом!
Перевал за перевалом…
Перевал за… перевалом…