Подхватил мешок свой тощий,
вмиг поддался общей спешке,
(тут бегом ходи, не мешкай),
Очутился на метро
и – нырнул Москве в нутро.
Ну, пока там озирался,
восхищался, разбирался,
поезд дважды постарался
пробежать весь свой маршрут.
Наконец-то вроде тут.
А потом ещё трамваем.
Сам кондуктор, позевая,
объяснил ему всё толком.
Дом-то что же, не иголка –
адрес верен, дом, он вот,
тётка где-то здесь живёт.
«Проходи, – сказала тётка, –
нынче родич – кто с мошной!..»
Будто вытянула плёткой,
станешь тут себе смешной.
Молча взял он раскладушку,
вещмешок свой за подушку
молча сунул в дровяник,
ну и… тут немного сник:
«Да-а… Родство – обычай древний,
только здесь не как в деревне».
Дума думой, дело – делом:
чёрный пёс не станет белым,
что при тётке – то при ней.
Утро ночи мудреней.
Потому давай-ка, братец,
времени не будем тратить –
зададим-ка храпака!
(Сон всё лечит, юн пока…)
12
Просыпается столица –
муравейник шевелится.
Шум и гул со всех сторон.
Всё очнулось.
Только сон
ещё реет и теплится
на домах, машинах, лицах.
Сон в испарине бетона,
в тёмных струйках росной крыши.
Льётся в уши тихим звоном.
Тёплым сном вокруг всё дышит.
Он в дремотной позе-муке.
В глубь карманов тянет руки.
В складке рта, слезинке глаза,
в желваках сведённых скул.
Под глазами тушь размазал,
ногу за ногу запнул.
На щеке (с… подушки складкой).
В щёлках глаз (с пирушки сладкой).
Заставляет в зябком вздроге
греть ладонью грудь в дороге.
Губы кривит позевотой…
Ох, доспать-то как охота
всем гулякам молодым!
Но уж солнце выше, выше,
сняло пятна все на крышах –
сон развеялся, как дым.
И тревожит люд забота,
как поспеть бы на работу…
Блещут стёклами витрины,
зазывая на смотрины.
Буквы вывесок аршинны,
шум, движенье, визг машинный.
Всё снуёт, спешит, торопит
как в Америке-Европе, –
знал такое по кино,
вот и здесь заведено.
Не спешить – удел немногих,
большинство ж – смотри под ноги,
неба высь лови на луже,
(правда, лужи здесь похуже).
Ну а вот и институт.
Тут экзамен? Будто тут.
Зданье с виду что коробка.
Внутрь вошёл Никита робко.
У дверей по коридору
Люду-у! Шёпотом все споры,
о проблемах мать-ученья,
всё – кому дать предпочтенье:
трудолюбьем наделённым
иль способным дать «зелёный».
И, решив поставить точку
(брать, так гениев – в рассрочку!),
липнут к окнам, словно птицы,
в книгу нос, долбят страницы,
раздувают уголёчек:
ох, ещё б один денёчек!
Сердце тук-тук, так тревожно.
Дверь открыл. «Войдите. Можно».
Взял билет, присел за парту…
Вот тебе и в руки карты:
на, владей своей судьбой.
Только… в чём-то сразу сбой.
Что-то будто туговато,
пот на лбу, и ноги – вата.
Чувство, будто ждёшь укола.
То-то! Здесь тебе не школа.
А ещё всё шамкал дед:
«Прямо дуй в ниверситет!..»
Кой-как справился с волненьем.
Взял «четвёрку» сочиненьем.
Как-то будут остальные?
Сдали нервы, не стальные.
Остальные хуже, хуже.
Дверь в ученье уже, уже –
дальше в лес и больше дров…
Наломал.
Бывай здоров!
Глава III. Завод
13
Школа, вуз, аспирантура –
пожелать бы всем удач!
Деревенская натура,
деревенская культура
не дают нестись так вскачь.
И напрасны сожаленья
много лет потом спустя,
мол, подвёл тогда в ученье
на экзаменах пустяк.
Может быть, потом когда-то,
доживём мы или нет,
будет в званье кандидатов
ребятня в шестнадцать лет.