Эбби упорно пыталась себя убедить, что единственное привлекательное качество в этом человеке, которое отличает его от других ее знакомых джентльменов, – это своеобразное чувство юмора. Ведь он был ни миловиден внешне, ни элегантен в одежде. Его манеры были отвратительно небрежны. Мораль в его душе, похоже, и не ночевала. Он явно принадлежал к тем субъектам, которым настоящие леди ни в коей мере не должны выказывать ни малейшего почтения. Одно обескураживало – его светлая улыбка, но Эбби была уже не так молода и не так глупа, чтобы доверяться столь эфемерным вещам, как человеческая улыбка, пусть даже сказочно привлекательная.
Но как только Эбби дошла до этой невероятно глубокой и мудрой мысли, Каверли снова заговорил, и она осознала, что несколько переоценивала и свой возраст, и свой ум… Она снова смеялась ему в ответ. Словно между ними возник тоненький, шаткий мостик, который поддерживался улыбкой… Его лицо было грубым, но улыбка преображала его. Тут его глаза теряли ледяную холодность и теплились непередаваемым смыслом понимания – понимания одного человека другим человеком… Он мог насмехаться – но беззлобно. И даже когда он пересмеивал ее, в глазах его, помимо веселья, было и приглашение разделить с ним этот смех, это понимание… «И самое страшное, – беспомощно подумала Эбби, – что я действительно разделяю – и смех, и понимание…»
Она отвлеклась.
– Да, сэр? Что вы сказали?
Сразу же уловив нотки смятения в ее голосе, Каверли отвечал смешливо:
– Ничего такого особенного, уверяю вас, что стоило бы вашего драгоценного внимания! Всего лишь я просил вас рассказать мне. Рассказать… Но тут вы повернули ко мне свое прелестное личико и так чудно взглянули, что остальная часть моей фразы тут же вылетела у меня из головы. Как это вам удалось, вообще говоря, избежать уз Гименея за столь долгие годы жизни?
У нее чуть екнуло сердце, но она отвечала в лоб:
– Я вполне довольна своим одиночеством, сэр.
Но ей было неприятно, если он решит, будто ей никогда не делали даже предложения, ведь скорее всего ему это покажется странным, если не подозрительным. И потому Эбби добавила:
– Но не подумайте, что мне не поступало множество самых заманчивых предложений!
Он усмехнулся:
– Я и не думаю!
Она слегка покраснела, но постаралась придать голосу побольше достоинства:
– Ну, если вы хотели спросить меня только об этом, то…
– Нет-нет! – прервал ее Каверли. – Я знал об этом. Только вы вовсе не похожи на сварливую старую ханжу, берегущую свою девственность!
– Ой! – подавилась Эбби от неожиданности. – Да, насчет ханжи вы, пожалуй, правы – нет во мне этого… Но хватит меня подкалывать вашими булавками! Что вы мне хотели сказать на самом деле?
– О, я просто намеревался получить у вас немножко информации. Я даже не припомню своих поездок в Бат в годы юности, и теперь я целиком полагаюсь на вас. Не могли бы вы объяснить мне правила нынешнего здешнего этикета, поскольку я желаю войти в общество…
– Вы? – удивленно протянула она.
– Ну конечно! Иначе как я смогу поддерживать свое знакомство с… – Он запнулся, глаза его странно блеснули, а затем он продолжил невозмутимо: – С леди Виверхэм, конечно, и ее милой дочерью!
– Нет, конечно! Я ведь совсем забыла! У леди Виверхэм имеется несколько премиленьких дочерей!
– И у всех у них лицо напоминает отварную тыковку?
– Э… Ну, немножко, – признала она. – Вы могли бы оценить их сами, если бы собрались посещать балы в нашем Новом Городском Собрании. Но насколько мне известно, ни балов, ни концертов не будет до самого ноября. Но вам там понравится. Кроме того, думаю, там будут и публичные лекции. А концерты даются каждую среду по вечерам. И еще проходят пения в Уайтхаузе, сейчас, во время сезона…
– Позвольте мне самому определить день моего первого появления в обществе. А пока этих сведений, моя милая невежда, мне вполне достаточно!
Эбби сперва решила дать ему гневную отповедь за столь бесцеремонное обращение к ней, но потом раздумала – лучше вовсе не заметить этой дурацкой фамильярности. Она лишь сказала с ехидцей:
– Чувствуется, вы не особенно сильны в музыке, сэр? Ну да зато у вас, вероятно, тонкий вкус к карточным играм, верно? В Городском Собрании есть залы и для этого. Одна из них очень красивая, восьмиугольная, но я должна предупредить вас, что на деньги играть нельзя, не разрешаются и всякие незаконные игры… А по воскресеньям карточная игра вообще запрещена.
– Вы меня напугали. А что это за незаконные игры такие?
– Честно вам сказать, я и не знаю. Но так сказано в Правилах.
– Ну что ж, – мрачно проронил он. – И как же я могу попасть в это строгое заведение?
– Ну, вам нужно вписать свое имя в книгу регистрации мистера Кинга, если хотите приходить туда. Книга хранится в Зале Источников. Балы бывают по понедельникам, карточные собрания – по вторникам, а маскарады – по четвергам. Начинаются танцы сразу после семи часов, а заканчиваются ровно в одиннадцать. На простых балах допускаются только национальные танцы, но на маскарадах обычно добавляют пару котильонов. Ну и еще вы платите два шестипенсовика на чай, при входе…
– А еще говорят, что Бат – скучное местечко! Тут, я погляжу, тьма всяких радостей жизни! А скажите, что случится, если одиннадцать часов пробьет ровно посредине какого-нибудь глубоко народного, национального танца?
Эбби рассмеялась:
– Тогда, увы, музыка останавливается. Это тоже указано в Правилах.
К этому моменту они уже подошли к Сидни-Плейс, Эбби остановилась и протянула ему руку:
– Тут я и живу, так что должна с вами попрощаться, мистер Каверли! Очень вам благодарна, что вы меня проводили. Надеюсь, вы не станете скучать в Бате.
– Да, если меня не свалит с ног вихрь развлечений, которые вы мне здесь расписали… – Каверли взял ее ладошку в обе руки и слегка задержал ее. Глядя на Эбби сверху вниз, он улыбнулся: – И еще, мне не хочется прощаться с вами. До свидания, о'ревуар, мисс Вендовер!
Она испугалась было, что Майлз Каверли попытается напроситься в гости, чтобы познакомиться с Селиной, но, к счастью, он не проявил таких поползновений, а только подождал, пока Миттон отворил дверь перед Эбби, и напоследок лишь помахал ей рукой.
Поднявшись в дом, Эбби обнаружила, что Селина передислоцировалась на диванчик в гостиной, где наслаждается обществом навестившей ее миссис Левеиинг. Та просто лопалась от переполнявших ее бедфордширских сплетен, и прошло немало времени, прежде чем у Эбби образовалась возможность сообщить о возвращении сына миссис Грейшотт. Было невероятно трудно избежать при этом упоминания о том, что привез Оливера сюда в Бат мистер Майлз Каверли; и когда после перекрестного допроса Эбби все-таки раскрыла свой секрет, голосок ее неуверенно подрагивал.
Селина была особенно взбудоражена этим известием.
– Как? – взвизгнула она. – Это дядя бедного Стэси?! Это тот самый?! Которого выслали из Англии?! Какой ужас! Неужели это он довез Оливера домой?! Я думала, мистер Балкинг сам должен был сделать это, верно?! Какой ужас, что он…
– Думаю, он заботился об Оливере во время всего их путешествия, – заметила Эбби.
– Царица Небесная! Ну что ж… – Селина на минутку задумалась. – Возможно, он исправился после всех мытарств. Да и Стэси, надо полагать, вовсе не так плох, как о нем думают некоторые. Интересно, зачем это он приехал… Впрочем, вероятно, мистер Каверли как раз решил повидаться с племянником, – а это показывает его человеком глубоких и очень благонамеренных чувств…