Ирина Андронати
Андрей Лазарчук
За право летать
…Межпланетная, посуда
С межпланетными гостями
Зацепилась за лужайку
Межпланетными когтями!
На букеты дикой редьки,
На левкои луговые
Из тарелки вышли дядьки,
Гуманоиды живые.
Сердце Хлои как заноет…
Авторы категорически заявляют, что за любое сходство персонажей с реальными людьми ответственности не несут, потому что вот не хотят, и все; кроме того, авторы прекрасно знают, что слово «долбанный» по правилам современной орфографии пишется с одним «н», но с двумя оно выглядит гораздо лучше.
Пролог
31 декабря 2000 года
Вид из-под края скатерти открывался интересный, но уж очень ограниченный – тапочки, туфли, брюки и юбки. Еще были толстые светло-серые шерстяные носки с заштопанными пятками. Они все время крутились рядом с лакированными белыми туфельками, а те, застенчиво цепляясь друг за дружку, все норовили удрать на другую сторону стола. Носки уныло плелись следом, настигали, снова топтались вокруг; это была медленная, но упорная погоня, не оставлявшая туфелькам ни малейших шансов на спасение.
Санька с шипением втянул воздух ртом и прицельно вылил газировку из бутылки прямо под штопаный левый носок. Хорошая была газировка, противная, теплая, сладкая, липкая… «Буратино».
Носок подскочил, затрясся в воздухе и, прихрамывая, удрал. Наверное, в ванную.
Но туфельки почему-то устремились за ним. Озадаченный Санька попробовал газировку и ничего не понял.
– Ой, да ну что вы, Адичка, какое беспокойство, это вы нас простите, не уследили, Санька, паршивец, сладу с ним нету, сейчас вот вытащу из-под стола и устрою ему полный миллениум… Он у меня до следующего сесть не сможет!
Адам, сидевший на краю ванны с мокрым носком в руке, искренне расхохотался. Перспектива встретить новое тысячелетие босиком его не слишком радовала, но… что-то в этом было. Некое философическое Начало.
В доме мужских носков не водилось. Это он знал точно. Здесь жили его двоюродная бабушка (или внучатая тетка?), её дочка Людмила Михайловна, сводная сестра Адамовой матери, побывавшая в свое время замужем за приемным дедом Адама, её дочка от этого брака Аля – Адам вечно путался в сложных родственных соотношениях, но твердо помнил, что эта самая Аля – тетка, сестра или племянница – младше его на четыре года, – и, конечно, паршивец Санька – то ли брат, то ли внучатый племянник, совершенно озверевший в этом бабешнике без мужской правки.
– Я их сейчас быстренько высушу, феном, у меня хороший фен, с двумя скоростями, и ещё насадка такая, для спиральных кудрей, только все никак не получается…
У Алины никогда ничего не получалось, кроме забавных приключений на наиболее выступающую часть тела. Такова была её замысловатая планида, вся в спиральных кудряшках.
– Не надо, – попросил Адам. – Давай лучше утюгом. Я только простирну…
– Нечего хорошую вещь портить, – всунулась в ванную бабка Калерия. Адам про себя называл её Шапокляк и все время боялся оговориться. Дело было не в возрасте. Особая старушечья шустрость и мышкообразность проявились у Калерии, по слухам, лет в тридцать с небольшим… – Придумали тоже, шерстяной предмет утюгом сушить, сильно много у тебя шерстяных предметов-то. Сгорит ведь, чему тебя в твоей академии учили!
– В училище, Калерия Юрьевна, – привычно поправил Адам.
– Нынче у нас все ПТУ в академии залупились, а у вас все училище и училище! – возмутилась бабка. – Вот поэтому и носки шерстяные утюгом гладишь.
– Да не глажу я…
– Ладно, сейчас к Сергею схожу, может, у него сеть… Чистые… – решила бабка Калерия, но в голосе её отчетливо слышалось сомнение.
– Есть, есть! – восторженно завопила Аля.
– А ты откуда знаешь? – немедленно прищурилась бабка.
– Ой, и правда, Калерия Юрьевна, – поспешил вмешаться Адам, – он при мне вчера покупал, упаковку. Я сейчас сам и схожу.
– Куда вы, босиком-то, – с запозданием сообразила Аля, – я сама… – и шустро выскочила за дверь.
– Ты, Адамчик, посиди, – распорядилась Калерия Юрьевна, – а я к гостям пойду. Неловко.
Адам деловито выстирал липкий носок, прополоскал его под струёй воды. Интересно, устроят Саньке миллениум или обойдется? Воспитание детей оставалось для Адама процессом таинственным и непредсказуемым. Его самого практически не воспитывали – и вот, очень даже неплохо получилось. Во всяком случае, сам он искренне считал именно так.
Дверь приоткрылась, и в щели показалась очаровательная остренькая мордашка Леночки Град, троюродной или четвероюродной сестры… или золовки? Во всяком случае, ухаживать за ней точно можно, это Адам выяснил наверняка. Реакция бабки Калерии была однозначно положительной.
– А у тебя пистолет есть? – с ходу спросила Леночка.
– Есть.
– А дашь пострелять?
– Ну… – уклончиво ответил Адам. Леночка погрозила ему пальчиком:
– Обещал!
– В тире, – уточнил Адам. – Не во дворе.
– Не-е, не интересно…
– Во дворе – дам подержать, – предложил он. – Но с предохранителем.
Леночка недоуменно захлопала ресницами и покраснела. Она хотела что-то сказать, но вдруг качнулась вперед и, не устояв на ногах, повисла у Адама на шее. Пахнуло сладкими – слишком сладкими – духами и чем-то еще, куда более приятным.
Алина, впихнувшая её в ванную, ворвалась следом, победно размахивая звездно-полосатыми лыжными носками.
– Я же говорила, что есть! Вы надевайте, Адичка, надевайте. Они колючие, но ничего.
– Полный миллениум, – констатировал Адам, снимая с себя Леночку. – Российский офицер в носках потенциального противника.
– Зато вы попираете их ногами, – не растерялась Аля.
– Ой, это же Сережины, – узнала Леночка. Адам слегка насторожился. Леночка, внезапно смутившись, принялась расправлять мокрый носок на горячей трубе.
– Ладно, позвольте, дамы, я переоденусь. Анекдот же помните? Поручик, вы носки меняете? – только на водку!
– О! – завопила Алина и унеслась.
– А она что вспомнила? Где забыла свои галошики? – удивился Адам.
Леночка захлопала глазками:
– Может, она водку в морозилку не поставила? А какие галошики?
– Ты не знаешь этого анекдота?
– Не знаю. Расскажи. Он неприличный?
– Нет.
– Жа-алко…
В ванную заглянула Калория Юрьевна.
– Леночка, птичка моя, помоги-ка…
И стало просторно. Адам с облегчением надел сухие – и действительно очень колючие – носки и наконец вернулся к гостям.
Вокруг Людмилы Михайловны, женщины яркой внешности и неуемной жизнерадостности, традиционно собирались личности неординарные: от токаря до медика-академика, от жены директора водочного завода до завлитши Театра эстрады, от валютного специалиста-сантехника из второго подъезда до митька-журналиста-андеграундщика из соседней бойлерной. Летом они ходили на байдарках, осенью – в Театр эстрады, зимой – на лыжах и в фантасмагорическую баню директора водочного завода… А весны в Питере практически не бывает, поэтому весной они никуда не ходили и с облегчением отдыхали и друг от друга, и от Людмилы Михайловниной жизнерадостности. Знакомы они были уже лет двадцать, за это время у многих наладилась и развалилась личная жизнь, построились двухкомнатные кооперативы и трехэтажные коттеджи, выросли дети – которые с рождения варились в этом же котле и готовились произвести на свет следующее поколение компании. Нет, Компании – с большой буквы.
Собирались все, как правило, именно у Людмилы Михайловны. Не только потому, что она была душой и центром притяжения Компании, но и потому, что владела наследственной адмиральской квартирой неподалеку от выхода Малого проспекта на набережную Адмирала Макарова, и такой же дачей, – просторными, как полигоны, и запутанными, как древние лабиринты. Были в них такие закутки, где, по официальной версии, ещё не ступала нога человека. Впрочем, молодежь официальной версии не придерживалась…