Но грань манит… ах, как манит, и как соблазнительно утвердиться по ту сторону!
О Кристофере Марло, самом ярком из предшественников Шекспира, известно не очень много и не очень мало, но – главным образом, из доносов, а жанр этот, согласитесь, весьма специфический. Правда ли, что смерть Марло в кабацкой драке была политическим убийством, или нет, – человек он был беспокойный и для властей неприятный. По слухам (вернее, по тем же доносам), богохульствовал; по слухам, проповедовал атеизм. Атеизм в то время трактовался очень широко – как вольнодумство вообще – и входил в число политических преступлений, поскольку официальной главой англиканской церкви была королева Елизавета.
Дело темное; но что интереснее всего – столь же темны для исследователей и читателей сочинения Марлоу. Нет в них столь любезной многим однозначности. На то они и трагедии, впрочем.
Доктор Фауст, надо сказать, и сам был личностью, вызывающей кривотолки. Для великого мага Агриппы Неттесгеймского (настолько великого, что о нем знает даже Гарри Поттер, не говоря уже о более продвинутых коллегах) – для Агриппы Фауст был отступником, обратившимся к чародейству, «столь же неразумному, сколь и нечестивому»[5]. Для Марло Фауст… кто?
Прежде всего – один из сверхчеловеков, к которым Марло так тянулся (по крайней мере, в своих пьесах). Тамерлан Великий, Варавва – «мальтийский еврей», и вот – Фауст, Новый Икар, дерзнувший взлететь на «восковых крыльях гордыни»,
И магия ему теперь милей
Любых утех и вечного блаженства
(здесь и далее – пер. Н. Амосовой).
Конечно, мы видим Фауста прежде всего таким, каким его изобразил Гете; и с этой точки зрения трагедия Марло – своего рода черновик великой мистерии, созданной двумя веками позже. Но такой взгляд ошибочен – и не только потому, что разрушает историческую перспективу. Марло и Гете, черпая вдохновение в народных книгах о Фаусте, изобразили двух совершенно разных людей.
«В начале было Дело», – провозглашает герой Гете, отрекаясь от бессильных и без-действенных наук. У Марло Фауст отказывается от всякой науки, всякой философии и тем более богословия, а главное – от принципа «Что будет, то будет». И цель свою он определяет просто: «Все, что ни есть меж полюсами в мире, Покорствовать мне будет!.. Искусный маг есть всемогущий бог». Человек – не просто хозяин своей судьбы; он должен стать господином всех судеб и всего мира. Знакомая идея, не так ли? Право же, ХХ век ничему не научил человечество, если и в начале XXI-го инфантильная фэнтези проповедует то же: всесилие человеческого «я», не сдерживаемого ни разумом, ни этикой.
Фауст начинает с детской обиды («Бог тебя не любит», – говорит он себе; перевод дословный!), за этим следует гедонистическое «Твой бог теперь – одни твои желанья», а затем:
…И в них [в желаниях] любовь сокрыта Вельзевула!
Воздвигну я ему алтарь и храм
И совершу там жертвы детской кровью!
Уберем религиозную риторику, Бога и Вельзевула – и что останется? Предельно четкая и жесткая причинно-следственная связь: тот, кто превыше всего ставит свои желания, способен на всё. И на убийство, и на вещи, худшие, чем убийство. А уж если под желания подводится идеологический базис… Марло, конечно, читал Макиавелли, и спорил с ним (не в «Фаусте»), а Гете договорил мысль до конца: в последнем акте его трагедии гибнут невинные старики, чей домик мешал государственным планам Фауста (ради людей! только ради людей!..)[6].
Борьбу добра и зла в душе Фауста Марло изображает настолько условно, что хочется сказать: «нарочито условно». Как в спектаклях-мираклях на сцену выходят Ангел Добра и Ангел Зла, подобно античному хору бросают в зал краткие реплики и удаляются, предоставляя самому доктору (и зрителю, разумеется) решать, какой путь надлежит выбрать. Что выбрал сам Марло? Исследователи отвечают на этот вопрос по-разному – в зависимости от собственных идеологических установок, поскольку о взглядах драматурга XVI века судить затруднительно. Осуждение Фауста в прологе и эпилоге – уступка цензуре и общественному мнению? убеждение автора?.. Мне кажется, что Фауст настолько же притягивал Марло, насколько и отталкивал, страшил и восхищал. На то и трагедия. Но драматург обладал замечательно точным пониманием природы зла, которое и воплощено в «Трагической истории доктора Фауста».
5
Читай подготовленный классиком русской филологии В. М. Жирмунским сборник «Легенда о докторе Фаусте» (М.: Наука, 1978, сер. «Литературные памятники»).
6
Борис Пастернак, переводя Гете в начале 1950-х годов, усилил эту тему. «Бедной братии батрацкой Сколько погубил канал!» – о каком времени это сказано? Или слова о Фаусте, которому «