Поздний Лир известен у нас не так хорошо, как ранний; причин тому две. Во-первых, каждый, кто сочиняет лимерики (а сочиняют их все), помнит, кому обязан. Во-вторых, и это серьезнее, адекватных переводов Лира не так уж много, хотя брались за него такие мастера, как С. Маршак, Г. Кружков (в русской поэзии) и А. Мокровольский (в украинской). Слишком уж весомой оказалась репутация Лира как детского поэта – а в украинской версии к этому прибавилось национальное пристрастие к уменьшительным суффиксам.[32] Между тем, Лир столь же обязан романтикам начала века, сколь и «Песням матушки Гусыни» – классическому сборнику «детской поэзии» (nursery rhymes).
«Матушка Гусыня» давно привлекала внимание фольклористов: бессмысленные, казалось бы, стишки и песенки – свидетельства древних времен, только нужно их правильно прочитать. Два хрестоматийных примера: «Старый дедушка Коль» – не кто иной, как король Коэль, старший современник короля Артура (вторая половина V века); Лев и Единорог, ведущие смертный бой за корону, – эмблемы Англии и Шотландии, геральдические звери британского герба, а значит, стишок сложен не позднее XVII века. Наконец, часть «Песен» – например, «Шалтай-Болтай» – представляет собой загадки, столь же древние, как и те, которыми обменивались Бильбо и Голлум.[33]
Неудивительно, что «Песни Матушки Гусыни» использовали в качестве источника образов и сюжетов десятки авторов – от Кэрролла до Толкина и от Краули до создателей «Десятого королевства» (не говоря об О.Генри и Агате Кристи). В этом смысле книга детских стихов оказалась одним из мифов, на которых основана современная фэнтези. Действительно: Матушка Гусыня рассказывает о том, что всем отродясь известно, что безусловно истинно и что повторяется снова и снова – как чтение книги ребенку; как попытки собрать Шалтая-Болтая, который выступает своего рода аналогом умирающего и воскресающего бога. Если мы и преувеличиваем, то ненамного.
Что же делает Лир?
Он берет знакомые детям образы – или создает новые, похожие – и переносит их в жанр романтической баллады. Знаменитых «Джамблей» по мастерству исполнения и богатству колористики сравнивают с произведениями Кольриджа – а ведь в основе-то вполне узнаваемый стих о трех мудрецах в одном тазу!
В решете они в море ушли, в решете,
В решете по седым волнам.
С берегов им кричали: – Вернитесь, друзья! –
Но вперёд они мчались – в чужие края –
В решете по крутым волнам.
Обычный для литературы того времени мотив стремления в синюю даль («Туда! Туда!» – через весь XIX век проносятся отзвуки лирического возгласа героини Гёте). Вот только плывут в эту даль синерукие и зеленоголовые Джамбли. В решете, как сказано выше, с мачтой из курительной трубки и носовым платком вместо паруса. Лир не обливает романтическим презрением обывателей, которые не понимают высоких джамблевских стремлений: когда странники благополучно вернулись домой с чужеземными товарами, все (every one – те самые «все», «они», которые окружают и персонажей лимериков) поклялись повторить их подвиг. Где заканчивается романтическая баллада, чей склад и лад так трудно дается переводчикам, – и начинается детская сказка?.. А сказка, в свою очередь становится самой что ни на есть высокой фэнтези – о Походе (Quest), участие в котором есть «обряд перехода», посвящение во взрослую жизнь.
И сказали друзья: «Как они подросли,
Побывав на краю отдаленной земли…»
«– Ты вырос, полурослик, — сказал Саруман…»
Конечно, Толкин не подражал Лиру – оба воспроизводили одну и ту же, весьма древнюю сюжетную модель.
Подобные игры с романтическими темами встречаются у Лира на каждом шагу. Не только Джамбли отправляются в дальний путь – их примеру следуют Стол и Стул, Утка и Кенгуру, Комар и Муха. Кто доходит до ближайшей долинки, кто – до самой Громбулийской земли; кто возвращается, кто нет. Случается, герои Лира страдают от неразделенной любви. Терзаются, впрочем, не рыцарь Тогенбург (из баллады Шиллера) и даже не барон фон Гринвальдус (из баллады Козьмы Пруткова), а Донг со Светящимся Носом и Йонги-Бонги-Бо, «чья голова куда больше тела, а шляпа слишком мала». Страсти, впрочем, нешуточные: ведь Донг, влюбленный в молодую Джамблю и бродящий в поисках ее решета, – чуть искаженный автопортрет самого Лира, чей любовный опыт был крайне неудачным.
32
Говорим это не в умаление заслуг переводчиков: многие стихотворения переданы просто блестяще. Кстати, благодаря Мокровольскому наш читатель имеет практически полное собрание сочинений Лира – сборник «Небилиці» (1980, 1989).
33
А вот название «Матушка Гусыня» – отнюдь не староанглийское. «Сказки моей матушки Гусыни» – классический сборник Шарля Перро (1697). Его английский перевод неожиданно принес издателям немалый доход, что сподвигло их выпустить в 1791 году «Мелодии матушки Гусыни»: нередкий пример использования чужой торговой марки – так сказать, «Таня Гроттер» XVIII века. В первое издание «Мелодий» входило 52 фольклорных стиха и 16 песен Шекспира. Для солидности.