Простая история любви доктора Артура Форестера, друга рассказчика, к леди Мюриэль. Ревность (потому что рядом с Мюриэль постоянно находится ее кузен Эрик – аналог Бруно в нашем мире), взаимность, разговоры о религии и политике. Поспешная свадьба, потому что Артур отправляется на эпидемию, зная, что не вернется живым. Совсем короткая глава – газетная заметка о его героической смерти. И самое настоящее чудо на последних страницах: Эрик нашел умирающего Артура и выходил его. В какой-то момент ловишь себя на том, что эти люди и их беседы куда интереснее эльфов и волшебных лугов, по которым время от времени бродит рассказчик. Но связь между двумя планами романа отнюдь не произвольна. Сильви поет песенку об утке – одновременно и на том же месте Мюриэль поет «Жаворонка» Шелли. Правитель возвращается домой – к любимой возвращается Артур.
Авторы позднейших времен наверняка сделали бы спасение Артура делом рук эльфов – достаточно вспомнить недавний фильм «Волшебная история» (о девочках, фотографировавших фей), финал которого кажется прямой цитатой из «Сильвии и Бруно». Но у Кэрролла всё иначе. Он не описывал мир, в котором эльфы оказывают людям благодеяния или строят козни. Его мир – прежде всего христианский. Мир, в котором «Бог слышит всякую молитву». Толкин как-то сказал: «Господь – отец людей, ангелов и эльфов»; Кэрролл бы с ним согласился. Любовь здесь воистину движет светила, и следом за ложным известием о смерти Артура идет глава, в которой Кэрролл попытался (безуспешно) передать почти религиозный трепет перед детской красотой и невинностью. Песня, которую поет «волшебный дуэт», так проста и наивна, что ее мог бы написать Джон Леннон периода «All You Need is Love»:
And the name of the secret is Love!
For I think it is Love,
For I feel it is Love,
For I’m sure it is nothing but Love!
«Сильвия и Бруно» – величественное и ужасное поражение. Оглядываясь на пройденный путь – шестьсот страниц малого формата, – понимаешь, что именно хотел сказать Кэрролл, какая грандиозная картина открывалась перед ним: мир, единый во всех своих проявлениях, где зло – смешно и убого (так что о нем даже и говорить не стоит), а добро прекрасно и очаровательно; мир, где возможны чудеса – от созерцания эльфов до обычного восхода.
Но при этом роман не перестает быть записной книжкой, коллекцией скучных стихов и неоконченных сказок («Однажды Совпадение гуляло вместе со Случаем, и им повстречалось Объяснение… – Тут Профессор умолк на полуслове»). В лучшем случае – собрание новых на то время научных идей. Идеи и в самом деле блестящие: поезд, движимый силой гравитации (постоянно под уклон); антигравитационная вата; поведение людей и предметов в свободно падающем доме; односторонний кошелек Фортуната (проективная плоскость), который вмещает в себя весь мир; планета столь маленькая, что отступающая армия оказывается в тылу врага; часы, движение стрелок которых запускает время назад или вперед. Тут Кэрролл был первым или одним из первых, но для нас-то всё это не ново. Писатель перенес акценты с логики и лингвистики на физику и метафизику – и его мир лишился фундамента. Сами по себе рассуждения о свободе воли или о смысле существования человечества через миллион лет – не то чтобы оригинальны, но интересны; беда в том. что они существуют сами по себе, равно как и все прочие рассуждения: никуда не ведут, ничего не характеризуют.
Прежние книги Кэрролла были яркими видениями, каждая деталь которых была подчинена единому Целому, возникавшему вопреки хаосу. «Сильвия и Бруно» – попытка целостного описания мира (вполне фэнтезийная задача, кстати), но в результате целостность текста исчезает.
Важно понять, что неудача Кэрролла – результат закономерного развития целого направления детской литературы, а именно – литературы дидактической. Сказочники уже научились не только поучать, но и развлекать. Эдвард Лир и Льюис Кэрролл доказали, что без поучений можно вообще обойтись; но инерция была слишком сильна.
И, тем не менее, этот опыт оказался очень важен. «Сильвия и Бруно» даже в большей мере, чем «Алиса» и «Снарк», доказали, что в «волшебной повести» возможно чисто интеллектуальное содержание, что история об эльфах не сводится к «очарованию» героев и читателя.
Но в этом Кэрролл первопроходцем не был.
Через год после памятной лодочной прогулки, когда мистер Доджсон импровизировал сказку о приключениях Алисы под землей; за два года до выхода «Страны Чудес» – другими словами, в 1863 году, – был опубликован роман Чарльза Кингсли «Водяные дети (Волшебная сказка для земных детей)». На русский язык он был переведен еще в XIX веке и переиздан в конце ХХ-го – но известен у нас еще хуже, чем «Сильвия и Бруно».[46] А между тем, именно книга Кингсли послужила в то время таким же «тараном» для детской литературы, как сто лет спустя «Властелин Колец» – для литературы фэнтези. Только на волне успеха «Водяных детей» (и под давлением Джорджа Макдональда) издательство «Макмиллан» решилось напечатать «Алису». И, что не менее важно, современные исследователи называют именно роман Кингсли первой английской «волшебной повестью», в которой мораль подчинена развлечению.
46
См.: Н.М. Демурова. О литературной сказке викторианской Англии: Из истории детской английской литературы (Рёскин, Кингсли, МакДональд) // Вопросы литературы и стилистики германских языков. – М.: МГПИ, 1975. Л.И. Скуратовская. Проблематика и жанрово-стилистические особенности сказки Чарльза Кингсли «Водяные малыши» // Проблемы метода, жанра и стиля зарубежной литературы. – Вып. 2. – Днепропетровск: ДГУ, 1975.