«Уважаемая госпожа Эмми Эйртон! Однажды я обещал, что найду Вас. Прошло много лет с нашей последней встречи, но своё обещание я сдержал. Чтобы у Вас не возникло сомнений в том, что мы были когда-то знакомы, я приведу на страницах этого письма некоторые известные нам обоим факты из вашей юности. Как-то, когда Вам было около восьми лет, Вы, находясь в гостиной, разбили вазочку. Испугавшись, тут же решили скрыть эту неловкость и, достав клей, начали её склеивать. Клей не годился для такой процедуры, и вазочка рассыпалась в руках. Перемазанные клеем руки Вы стали оттирать уголком скатерти, свисавшей со стола. Затем собрали осколки и спрятали их в чулане за ящиком, набитым старым тряпьём. Когда Вам было лет двенадцать, Вы тайком примеряли перед зеркалом мамин бюстгальтер, подкладывая в чашечки носовые платки, которые приносили из своей спальни. В двадцать два года, а именно второго июня, Вас сбила машина. Я бы мог перечислить ещё много разных эпизодов, но надеюсь, что этого достаточно. Эмми, я буду с нетерпением ждать Вашего ответа. Былов Илья».
С английским у меня туго, и я побежал в бюро переводов. Вернувшись, нагуглил почту Эмми на сайте её академии и отослал письмо.
Через шесть дней я получил ответ. Перевести письмо попросил соседа, который раньше работал военным переводчиком. Сосед хитро ухмыльнулся, но согласился. Пока он переводил, я не находил места, топчась за его спиной. Наконец, получив вожделенную бумагу, прочёл:
«Господин И. Былов! Не знаю, откуда Вы добыли сюжеты, которые подробно изложили в своём письме, но ко мне это не имеет никакого отношения. Я действительно попала в аварию в двадцать два года и провела в коме пять дней после черепно-мозговой травмы, но всё остальное – это плод Вашего воображения.
Я отвечаю Вам только затем, чтобы пресечь все дальнейшие попытки связаться со мной любым из известных способов. Если Вы не прекратите мне писать, я буду вынуждена обратиться в полицию, так как никогда не знала Илью Былова. Надеюсь на ваше благоразумие. Миссис Э. Эйртон.»
Скомкав письмо, я с ошалелым видом направился к двери, когда меня остановил возглас соседа:
– Илья, у тебя с Катькой напряг?
– Нет, всё отлично, – отреагировал я.
– А чего же ты иностранок охмуряешь? – с недоверием спросил сосед.
– Это не я, а посткоматозный синдром!
Дома я сел в кресло и задумался о неисповедимых путях человеческого подсознания.
Яркие, насыщенные событиями и переживаниями мысли коматозника провели меня по тернистому пути, который я создал в своём воображении. Мне стало понятно, откуда взялись олимпийские боги, почему интерьеры жилищ, одежда, атрибуты быта и прочее были так похожи на окружающую меня действительность. Картины маринистов, музыкальные инструменты и даже виски «Джонни Вокер» я взял из реальности и перенёс в свой загадочный сон. Но при чём тут Эмми? Нет ничего удивительного, что во сне мы видим множество незнакомых людей и по-разному взаимодействуем с ними. Иногда сон подкрепляется физическими ощущениями, и, проснувшись, приходится какое-то время их переживать. Всё это абстракция, но Эмми существует на самом деле, и я почти влюбился в неё. Мало того, я почти соединился с ней в одно целое и по-прежнему ощущаю пустоту, которую заполняла она. Как объяснить самому себе то, что разум не может принять реальность существования Эмми Эйртон – профессора-микробиолога, лауреата Нобелевской премии, которая не знает Илью Былова? Мои мучительные размышления прервал звонок в дверь. Я нехотя поднялся с кресла сожалея, что больше некому открыть.
На пороге стояла Эмми…
– Эмми? – едва вымолвил я, чуть не теряя сознание.
– Здравствуй, Илья! «Наконец-то я нашла тебя», – произнесла Эмми и добавила: – Давай вернёмся в Тартар и спалим там всё к чертям собачьим!