– Даже не говорите… – вздохнул Храпов.
– Как в народе говорят – помер Максим, да и хрен с ним!.. Ох, извините, я, конечно, не о присутствующих.
– Ничего, – сдержанно извинил нотариус.
Мы замолчали.
Кабинет нотариуса был оформлен в стиле со-временно-усредненного офиса – белые стены, темная мебель «под дерево», полуприкрытые жалюзи нарезают солнечный свет ровными полосками, компьютерные столы с изобилием оргтехники свидетельствуют о занятости. Лишь застарелый душок лежалой бумаги заставляет предположить, что когда-то в этих же стенах скрипели гусиными перьями многие поколения стряпчих. Даже к месту, намекает на преемственность и традиции.
За обширным столом с двумя компьютерными экранами и дорогими письменными принадлежностями нотариус выглядел под стать голосу – солидно и основательно. Темный костюм, темный галстук, темные кудри с проседью, очки с массивной темной оправой на крупном носу. Этакий столп местной юстиции, воплощение респектабельности и делового достоинства. Хотя при личной встрече столп юстиции оказался не таким строгим, как в разговоре по телефону. Принял меня радушно, с намеком на некую доверительность. Пока помощницы в четыре руки оформляли-заполняли разные бумаги, нотариус завел со мной неспешную беседу на вечную тему «Вот оно как бывает…».
Я сразу понял – что-то он от меня хочет. Остается ждать и поддакивать, мне, в сущности, торопиться некуда.
– Но, правда, бывает и по-другому, – продолжил я наш жизнеутверждающий разговор.
– Это как? – удивился он.
– Сначала – ага, потом – бац. Хотя, признаться, результат не слишком-то отличается.
Нотариус Храпов подозрительно зыркнул на меня, но все-таки покивал: «Даже не говорите. Все там будем…»
Мы еще помолчали. Он со вкусом отхлебнул чаю из большой кружки «650 лет городу Кызыл-Тюбэ». Из кружки свешивались нити сразу двух чайных пакетиков. Не бережет себя Максим Евгеньевич, горит на работе.
– Завещатель ваш, господин Скворцов, – ведь не старый, шестьдесят с небольшим. А лег спать и не проснулся. Врачи говорят – сердце. А я так полагаю, сердце – оно у всех есть…
– Да, почти у всех, – подтвердил я.
– И я про то же.
Он снова отхлебнул чаю.
Хлебал Максим Евгеньевич от души, громко и вкусно, с особым носовым присвистом и сладострастными выдохами. На эти выразительные звуки я обратил внимание, еще сидя в приемной, когда коротал полчаса ожидания в очереди из двух человек. Воображение услужливо нарисовало самое непотребное, что могло твориться за фанерной дверью, откуда доносились узнаваемый баритон и щебетание двух помощниц. Оказалось, чай. Просто чай, даже неинтересно.
– Девочки, ну, вы скоро?! – гаркнул вдруг Храпов, привольно раскатываясь по офису баритоном.
Я вздрогнул от неожиданности.
– Сейчас, сейчас, Максим Евгеньевич, заканчиваем.
– Заканчивайте и – обедать.
– Мы же обедали.
– Тогда – ужинать!
– Ужинать вредно. Мы лучше пойдем, покурим.
– Ага… Курить тоже вредно.
– Для фигуры – полезно, – пререкался младший нотариат.
Храпов выразительно глянул на меня и обреченно развел руками. Я посочувствовал взглядом.
Наконец бумаги были распечатаны и выложены на стол. Процокали каблучки, и хлопнула дверь. Нотариус, откинувшись в кресле, посмотрел на меня еще значительнее. Я – на него.
– Максим Евгеньевич, а вы в опере петь не пробовали? – первым не выдержал я.
– В опере? – удивился он. – При чем тут опера?
– Голос у вас.
– Да, голос есть, ага… – согласился он, слегка засмущавшись. – Нет, когда-то я ходил в самодеятельность, во дворец культуры «Железнодорожник», пел там. Многие хвалили, ага… Но мне худрук сразу сказал – голос у тебя, Максим, есть, а вот легкие слабые, не потянут настоящего пения. Так и сказал… А тут еще отец-покойник все советует – иди в юридический, дело верное. Говорил: петь, плясать – это, знаешь, бабка надвое… Сегодня поешь, завтра пляшешь, а послезавтра, смотришь, окончательно спился. Легковесное занятие, без базы на черный день.
– Понимаю. Черный день мы все имеем в виду.
– Будет, – веско пообещал нотариус.
Я не усомнился, а он слегка нахмурился, собираясь с мыслями.
– В наше сложное время…
– А когда оно было простое? – вздохнул я. – Время то есть. Сколько помню себя – одно сложнее другого. Времена, значит.
По-моему, Храпов меня не очень понял, но насупился еще значительней:
– Все так, уважаемый… Ага. Вот об этом я и хотел с вами… Тут такое дело… Дело, собственно, вот в чем… Одно, скажем так, лицо, – решился, наконец, Максим Евгеньевич, – заинтересовано, чтобы этого наследства вы не получили… Нет, поймите правильно, я ни к чему, разумеется, не призываю… Вы как наследник по закону вправе сами решать – принять наследство или не принять. Просто это лицо, скажем так, уполномочило меня сделать вам некое предложение… Интересное предложение, скажу прямо, вполне даже выгодное предложение… Понимаете меня?