Вообще борьба с сорняками приобрела значение мировой проблемы. Все острее ставится вопрос о питании стремительно растущего населения планеты, особенно населения развивающихся стран. А из-за сорняков на имеющихся полях и кормовых угодьях человечество теряет до 15–20 процентов всяческой сельскохозяйственной продукции. Это по данным ФАО — продовольственной комиссии при ООН. И в целом по планете. А по каждой стране? Не везде этот скорбный подсчет ведется. А главное, не везде ведется борьба с сорняками. Да и как ее вести, если не всегда изучена биология сорных растений, пути их заноса на угодья, не всегда мы знаем даже перечень сорняков и степень их опасности.
В Средней Азии этой проблеме уделяется внимание уже давно.
Известные ботаники И. Т. Васильченко, С. А. Никитин, И. А. Райкова составили не только перечень сорных растений Таджикистана и Туркмении, но и таблицы, по которым эти сорняки легко распознавать, и указатели мест, где эти сорняки особенно опасны. Это — первая инвентаризация. А дальше — разработка конкретных мер борьбы. Именно конкретных, так как для разных сорняков, и даже для одних и тех же, но в разных климатических условиях, требуются разные меры и сроки воздействия.
Как-то, лет 20 тому назад, в Министерстве сельского хозяйства Таджикистана шел разговор о борьбе с пастбищными сорняками. И некий «специалист» внес предложение: поручить борьбу чабанам. Они всегда ходят с длинными палками, так пусть они, как увидят сорняк, так и сбивают его палкой. Надо только дать указание. «Специалист» явно не представлял себе, что его «метод» равносилен стрельбе горохом по танку: на одном гектаре пастбища в горах иногда встречается до миллиона экземпляров сорных растений, причем многие из них палкой «не убьешь», а только ускоришь распространение их семян.
Ну а как же все-таки бороться? Главное — не вслепую, а со знанием дела, чтобы не стало хуже. Существует много проверенных конкретных путей. Одни сорняки уничтожают химическим путем: опрыскивают угодья гербицидами, выборочно уничтожающими сорняки и безопасными для полезных растений. Другие сорняки уничтожают более сложным путем: в точно определенное их развитием время уничтожают семенники, то есть скопления сорняков, продуцирующих массу семян, разносимых ветром или водой, или подкармливают и удобряют угнетенные сорняками кормовые травы, чтобы повысить их сопротивляемость и конкурентоспособность в растительных сообществах, или вводят «отдых» для пастбищ все в тех же целях, или применяют поливы, если сорняки ксерофитны. А иногда приходится даже выжигать всю растительность, чтобы заново восстановить угодье уже на более высоком культурном уровне. Можно применить и несколько приемов сразу. Все зависит от объекта борьбы и обстановки. А обстановка в горах пестрая, сменяющаяся и по высоте, и по горизонтали на коротких расстояниях. Нелегко разработать меры борьбы для всех сорняков и во всех условиях. И все-таки их разрабатывают. Вводятся пастбище-обороты, обводняются и удобряются пастбища, создаются специальные бригады по борьбе с полевыми сорняками, едут в горы научные экспедиции. Наступление сорняков кое-где удалось приостановить, а местами и вовсе ликвидировать.
А что было бы, если бы с ними не боролись? Я примерно представляю себе это грустное зрелище. Как-то экспедиционная судьба занесла меня в одно ущелье Шахдаринского хребта. Там возле кишлака была терраса, на которой столетиями выпасали кишлачный скот, — поляна гектаров так на десять. Росло население кишлака, росло и поголовье скота, а поляна для прикишлачного выпаса оставалась все той же. Описание растительности показало, что 87 процентов от общего числа видов и 96 процентов всей наземной массы травостоя составляли сорняки — коровяк, морина, корнеголовый девясил, различные солянки, колючие кузинии… Красочное, но печальное зрелище. Наверное, нечто подобное было бы всюду, если бы с сорняками не боролись.
Иногда говорят, что раньше сорняков было меньше, но погоня за поголовьем и перегрузка пастбищ за последние десятилетия привели к массовому засорению горных пастбищ. Это утверждение не совсем точно. Есть на Памире Сарезское озеро. Оно возникло в феврале 1911 года после катастрофического обвала. Воды реки Мургаб, подпружештые завалом, затопили долину и отрезали скотопрогонные пути ко многим горным пастбищам. В результате эти пастбища получили 60-летний отдых от выпаса, и все-таки сорняков там оказалось до 20 процентов от общего состава травостоя. Это через 60-то лет! Можно себе представить, что там было раньше!
Кого больше?
А все-таки каких же растений больше в горах Средней Азии — полезных или вредных? Друзей или врагов? Даже если бы мы могли классифицировать таким образом каждый вид (а это невозможно: сорное в одних условиях растение может оказаться полезным в других, а ядовитое на пастбище — лекарственным в аптеке), ответить на такой вопрос было бы все равно нелегко.
Но попробуем прикинуть. Из 6000 видов высших растений, обитающих в горах Средней Азии, примерно 12 процентов составляют злаки. Среди них не бывает ядовитых и очень мало сорных растений. Около 10 процентов всей среднеазиатской флоры составляют виды из семейства бобовых. И среди них очень мало ядовитых и сорных растений. Очень многочисленные в Средней Азии представители семейств сложноцветных, маревых и крестоцветных — это около 30 процентов ее флоры. Около половины этих видов — ядовитые и сорничающие, то есть лишь иногда выступающие в роли сорняков, растения. Почти нет вредных растений среди древесных и кустарниковых пород, а их в Средней Азии около 8 процентов от общего числа видов. По флористическому подсчету (очень приблизительному) получается, что полезных (или безвредных, индифферентных) растений как будто бы больше. А по массе? Таких данных пока нет. Есть подсчеты по пастбищам. Например, на пастбищах Западного Памира 78 процентов надземной массы травостоя приходится на непоедаемую ее часть и только 22 — на полезную в кормовом отношении. Но ведь среди непоедаемых есть полезные— лекарственные, дубильные и другие сырьевые растения. И индифферентные тоже. К тому же не учтена масса древесных, кустарниковых и многих полукустарниковых растений, тоже встречающихся на этих пастбищах. Кроме того, сухой климат Западного Памира препятствует развитию сочных поедаемых трав, и в этом смысле пример не показателен. Уже в более влажном Дарвазе непоедаемая часть травостоя составляет не 78, а 43 процента. А в Западном Тянь-Шане по отдельным районам — всего 32 процента. Получается, что полезных растений все-таки больше. Полезных не в одном, так в другом отношении. За последние годы стали пускать в дело даже явно сорные, грубые, непоедаемые травы. Их силосуют, делают из них травяную муку, обрабатывают специальными дрожжевыми препаратами. И доля растений-друзей постепенно становится больше. Так оно и должно быть: ведь наши знания о растительном мире расширяются, а знания — они всегда на пользу.
ВЫХОДЦЫ ИЗ ПРОШЛОГО
Кохи-Ляль — это значит «гора драгоценных камней». Так называется и могучий горный хребет в северо-восточном Афганистане, и небольшой кишлак на советском Памире, на крутом берегу Пянджа. Название вполне оправданно: возле этого кишлака в давние времена добывали шпинель и рубины. Вот что писал в XIII веке об этих копях Марко Поло: «В той области водятся драгоценные камни балаши (то есть рубины. — О. Л.); красивые и дорогие камни; родятся они в горных скалах. Народ, скажу вам, вырывает большие пещеры и глубоко вниз спускается, так точно, как это делают, когда копают серебряную руду; роют пещеры в горе Шигхинан (Шугнан. — О. Л.) и добывают там балаши по царскому приказу, для самого царя…» Это писалось именно о Кохи-Ляле: в Шугнане больше нигде рубинов не добывали. Много легенд об этих копях ходит в пароде. Их содержание сводится главным образом к описанию той жестокости, с которой карались попытки утаить драгоценные камни от слуг тирана. Входы в старые заброшенные выработки до сих пор хорошо видны на склоне, метрах в трехстах от дороги, ведущей из Хорога в Ишкашим. Это — предыстория. А история — вот она.