Куда характернее взаимовыручка. Уж она-то демонстрируется в горах на каждом километре трассы. А поднять отлетевшую при аварии чужой машины гайку считается, например, неприличным. Хороший кодекс!
Виктор Антоновский, который сидит рядом за рулем, — шофер-ас. Ему поручены челночные рейсы по самой трудной трассе, по этому вот ущелью, — от базы экспедиции к высокогорной партии, работающей на высоте 3500 метров. И обратно. 18 километров — 8 часов. Вниз — чуть быстрее.
Наконец, машина делает последний разворот на двадцать восьмом серпантине и выезжает, на площадку к верхнему лагерю экспедиции. Здесь дорога кончается. Прямо из лагеря виден язык ледника, до него рукой подать, но это только кажется: идти до ледника не меньше часа. Троп здесь нет. Прикидываю, что вполне успею до темноты «сбегать» к леднику и обратно. Потихоньку направляюсь вверх, разминая затекшие в кабине ноги. И сразу же попадаю в совершенно особое царство растений-альпинистов.
Растения-альпинисты
Не всякий человек заберется на трудную вершину. Для этого нужна физическая и техническая подготовка. И снаряжение. При этом минимальном ассортименте человек может подняться очень высоко по трудным горным маршрутам и получает право называться альпинистом. Физическая закалка и «техническая» вооруженность необходимы и растениям высокогорий, растениям-альпинистам.
Наверное, трудно установить верхний предел, до которого добираются в горах растительные организмы. Во всяком случае, с высочайших вершин альпинисты приносят камни с накипными лишайниками. Но лишайники — вообще очень выносливые организмы. Близко родственные виды лишайника плакодиум растут и на горе Килиманджаро близ экватора, и на нунатаках Антарктиды, и в высокоширотной Арктике — на Земле Франца-Иосифа. Приспособленностью накипных лишайников к самым различным условиям среды уже никого не удивишь. А вот высшие, семенные растения имеют вполне просматриваемый верхний предел распространения. И самые высокие пределы отмечены, конечно, в аридных (сухих) высокогорьях Азии, где высотные пояса от сухости сдвигаются кверху, — в Тибете, Куньлуне, Северном Каракоруме, на Памире. По и от самих растений многое зависит — от их «физической подготовки» и «снаряжения», как у альпинистов.
Есть растения широкого экологического и географического диапазона. Они растут и на равнинах, и в высокогорьях. Например, полукустарник терескен растет и у подножий гор, и в среднегорьях и доходит в горах до высоты 4300 метров. Где-то посредине этого высотного диапазоне! он чувствует себя лучше всего и достигает полутораметрового роста. Есть растения, попавшие в высокогорья почти случайно, — так уж сложилась их судьба. Они чувствуют себя там неважно, как нетренированный новичок, забравшийся в горы с опытными альпинистами. Это многие кустарники, растущие на влажных местах в среднегорьях, но случайно проросшие так высоко. То ли ветер занес сюда их семена, то ли птицы, но некоторые кустарники оказались на не свойственной им высоте. И там они, как говорится, на ладан дышат. Некоторые специалисты, привлекая фантазию, высказывают даже мнение, что поселились эти кустарники некогда еще в среднегорьях, но горы быстро поднялись и, как на лифте, коварно подняли несчастных в холодные слои тропосферы. Как бы там ни было, но многие кустарники, живущие обычно значительно ниже, волею судьбы оказались в высокогорьях. Например, некоторые ивы в Каракоруме и на Памире обнаружены на высоте более 4300 метров. До той же высоты добралась и пихта в Тсала-Дзонге, в Тибете. До 4400 метров добирается иногда на Памире жимолость Ольги. А дазифора («курильский чай») из семейства розоцветных подобралась как-то даже под 5000 метров. Но все это случайные на таких высотах растения. Если они и оказались альпинистами, то явно не профессиональными.
А есть и «профессионалы» — растения, живущие только на больших высотах и ниже какого-то уровня не спускающиеся. Они чувствуют себя на высоте нормально. Цветут, плодоносят или размножаются вегетативно, образуют растительные сообщества или скопления (агрегации). Многие из этих растений-альпинистов, если пересадить их вниз, даже в среднегорья, погибают, оторванные от родной им суровой среды. Потому что к этой среде они хорошо приспособились.
Выживающие в высокогорьях
В крайних высокогорных условиях растениям выжить трудно. Во-первых, там холодно. Вы летите в турбовинтовом самолете из Ташкента в Москву. Август. А стюардесса объявляет: «Высота полета 6000 метров, температура минус 40 градусов». Это производит впечатление. Добавим к этому, что выше 4200 метров безморозные дни летом единичны, выше 5000 метров по ложи-тельная температура наблюдается вообще редко, а начиная с 6000 метров льды и снега почти не тают. Это — что касается температур. Во-вторых, не лучше обстоит дело и с влагой. Физика тропосферы такова, что даже в гумидных (влажных) горах сумма осадков снизу вверх возрастает лишь до какого-то уровня, а выше падает. Например, на южном склоне Гиссарского хребта на высоте около 2000 метров выпадает 1600 миллиметров осадков в год, а на высоте 3400 метров — всего 500 миллиметров. Значит, к холоду добавляется еще и сухость.
А потом — ветры. Страшные, почти постоянные ветры. Здесь, на высоте, их ничто не сдерживает. Они прижимают все к земле, и не всякое растение устоит против такого напора. Но, допустим, устояло. А вот устоит ли оно против огромных доз ультрафиолета (УФ) в солнечном спектре? Мы уже говорили об этом. Доля жесткого УФ здесь возрастает чудовищно, и к нему тоже надо приспособиться. В высокогорьях человек может обгореть на солнце до волдырей за час. Неприспособленное растение тоже страдает. Надо приспособиться и к бедным почвам (иногда почв и вовсе нет — просто щебнистые грунты без органических веществ), и к замерзшей почвенной влаге, и к недостатку кислорода. Совершенно ясно, что условия эти курортными не назовешь. Поэтому такие условия среды ботаники называют крайними. В том смысле, что дальше уже некуда.
Вот к этим крайним условиям растения и приспосабливаются. Особенно те, которые только в высокогорьях и живут. Например, акантолимон диапенсиевидный, остролодка погруженная и аяния тибетская, родственница многим известной пижмы, забираются в горы до 4900 метров, эрмания седая — до 5100, некоторые крестоцветные — до 5200 метров. По сравнению с этими высоко-горцами легендарный эдельвейс выглядит не таким уж «героем»: выше 4500 метров он в горы не заходит.
Как же живут в таких суровых условиях растения-высоко-горцы? Сначала отметим, что в крайних условиях среды нет высоких растений. Все они очень низкие, приземистые, а иной раз и почти подземные. Нет там и растений-однолетников. Об этом уже шла речь. И наконец, там нет растений со слабыми корнями. А нет их там всех потому, что выжить с такими качествами в высокогорьях они не могут.
А теперь о тех, которые выживают.
Формы жизни
Специалисты подметили любопытную закономерность: чем выше в горы, тем большая доля биологической массы приходится на подземную часть растений, тем меньшая их часть остается на поверхности земли. Забираясь в горы, растения как бы закапываются в землю. Наверное, этот процесс хорошо можно представить в мультипликационном фильме: объектив скользит вверх по нарисованному склону, а растения постепенно погружаются в землю. Некоторое представление дают и цифры. В высокогорьях Памира до 97 процентов биологической массы растительных группировок находится под землей. Это на высоте 4500 метров. А на высоте 2800 метров на подземные части приходится только 63 процента биомассы. На равнинах же обычно около половины.
В высокогорьях поговорка «зарыть талант в землю» приобретает особый смысл: талант здесь как раз в том и состоит, чтобы зарыться в землю поглубже, оставив на поверхности остро необходимый минимум тела, всего несколько его процентов. Если бы не необходимость в солнечных лучах (без которых, как известно, невозможен фотосинтез), растения-высокогорцы, наверное, предпочли бы в этих крайних условиях среды и вовсе зарыться в землю. Там и теплее, и ветер не достанет, и солнце не обожжет своим беспощадным ультрафиолетом. Короче говоря, почти зарывшиеся в землю растения получают здесь массу преимуществ. Вот эти-то преимущества и привели к тому, что у растений-высокогорцев выработались особые формы жизни — подушечные или стелющиеся.