Но на нагорьях удалось найти одну причину, такую видимую, что ее можно пощупать руками. Оказалось, что на лишенных растительности участках под поверхностью почвы на глубине 3–5 сантиметров часто лежит водонепроницаемый слой из конкреций, плотный, как асфальт. Даже сильные корни высокогорных растений не могут пробить этот слой. Да если и пробьют, под слоем сухо, он же водонепроницаемый. А не пробьют — зацепиться не за что, ветер сдует.
Ио это не единственная причина. Бывает так, что слоя конкреций нет, а растительности тоже нет. Как, например, на некоторых участках «долины смерчей» — Маркансу (название этой памирской долины иногда неверно переводят как «долина смерти»). Здесь сухо, холодно, ветрено и почвы бедные. Но когда так много причин — это уже не причина. Истинную причину здесь еще предстоит выяснить.
Есть ли тундра на нагорьях?
Удивительная особенность растительного покрова сухих нагорий — это сравнительно большие площади лугов. Странно, не правда ли? Такая сушь, и вдруг луга. Но луга эти особые. Они имеются только там, где грунтовые воды близко подходят к поверхности. И как раз на нагорьях таких участков немало. Ведь долины и озерные котловины там широкие и плоские. А под почвой — вечная мерзлота, препятствующая просачиванию влаги в очень глубокие слои, то есть, как говорят специалисты, отсутствует дренаж. Толщина мерзлого слоя огромна. Геологи как-то бурили грунт в котловине озера Рангкуль на Восточном Памире, и мерзлый слой оказался мощностью более 100 метров. Где уж тут воде просочиться! Поэтому возле плавно текущих по на горько рек или около озер в плоских котловинах создаются переувлажненные участки: с поверхности почв идет непрерывное испарение, а снизу река или озеро все время поставляют воду, просачивающуюся между мерзлым слоем и поверхностью почвы. Здесь-то, вблизи рек и озер, и формируются луга, на которых растут кобрезии, осоки, солянки, всевозможное разнотравье. Луга эти тускло-зеленые, дернина на них почти сплошная, упругая. Чтобы выкопать растение, разорвать дернину, нужно приложить немалое усилие. Обычно такие луга имеют кочкарную поверхность. Ходить из-за этого по ним трудно, ноги подворачиваются. Одни растения предпочитают расти на кочках, другие — между кочками, третьи — в заторфованных впадинах с коричневой застойной водой. Сами же кочки имеют разное происхождение. В появлении одних повинна вечная мерзлота: замерзшая под слоем почвы вода расширяется в объеме и бугром выпирает дернину вверх. А другие кочки образованы самими растениями. Например, некоторые кобрезии (травы из семейства осоковых), вроде памироалайской или волосовидной, растут целым пучком — дернинкой. Из года в год эта дернинка нарастает по периферии, становится толще и выше. Получается кочка.
Человеку свойственно все примерять к своему опыту. Поэтому и все вновь увиденное чаще всего сравнивается с тем, что уже видено раньше. Так получилось и с лугами нагорий. Тускло-зеленые, цвета хаки, бугристые, кочкарные или ровные, они казались внешне похожими на тундру. Тундрами их сначала и сочли исследователи. Феноменально: тундры и пустыни, разделенные тысячами километров на равнинах, здесь оказались рядом, бок о бок. Можно перешагнуть из одной в другую. Появился даже экзотичный термин: «холодная пустыня-тундра».
А потом появились сомнения. Растения другие, не тундровые, не похожие. Стелющихся форм тоже нет. Засоленность. Не всегда обнаруживалась и вечная мерзлота. Большинство ботаников отказалось от экзотического названия, справедливо решив, что это все-таки не тундра. Появились и другие названия для этих лугов. Их называли луго-болотами. Просто болотами. Или сазами, что в переводе с тюркского тоже означает «болото». Или пустошами. В конце концов к единому названию так и не пришли. Большинство геоботаников остановилось на привычном названии «луга».
Так произошло не только с этими лугами. Очень многие типы растительности в Средней Азии имеют по нескольку названий. Иногда до десятка. Это произошло по двум причинам. Одна— оригинальность некоторых типов растительности, не похожих или лишь отдаленно похожих на те, что встречаются на знакомых уже ботаникам равнинах России. Другая — недостаточная изученность этой растительности, ее биологических особенностей и происхождения. Значит, настанет время, когда все будет изучено достаточно полно и названия, как говорится, будут приведены «к общему знаменателю».
Как «снежный человек» помог ботаникам
Наверное, многие помнят, как в конце 50-x годов на Памире искали снежного человека. Об этом тогда часто писали в газетах. Напомню, что после завоевания в 1953 году высотного полюса планеты — гималайской вершины Джомолунгма (она же Эверест) старинные шерпские легенды о существовании в горах дикого человека, живущего у края вечных снегов в труднодоступных районах, были снова, в который раз, подхвачены прессой. Жажда сенсации переплеталась с резонным научным интересом. Человечество стремительно постигало неведомое.
К этому времени вышел на орбиту первый советский искусственный спутник Земли. В южных морях была найдена считавшаяся вымершей миллионы лет назад живая латимерия (эта двоякодышащая рыба десятки миллионов лет назад водилась в теплых прибрежных водах и иногда выползала на берег; ученым она была известна по ископаемым остаткам как переходное эволюционное звено от рыб к наземным животным). Люди пересекли на плоту океан. Камышовый олень с древних египетских фресок оказался не стилизацией, а реальностью. Возникли новые гипотезы планетарного масштаба, порожденные научно-технической революцией и справедливой уверенностью в могуществе человеческого разума. А тут — неизученные высокогорья, в которых под боком у цивилизации бродит неведомый дикий человек. А вдруг это как раз и есть то недостающее звено эволюции человека, которое так давно ищут антропологи? Как тут было не заинтересоваться!
«Снежного человека», получившего еще с десяток других названий, искали в малонаселенных и труднодоступных горах, особенно в Гималаях. Решили поискать его и на Памире. В глубинных районах нагорья оседлого населения нет, да и кочевое бывает там редко из-за плохих троп. Окрестности Сарезского озера, верховья Западного Пшарта и Билянд-Киика крайне редко посещались исследователями и во многих отношениях могли считаться слабоизученными районами. Вот на этих-то местах и сосредоточила свое внимание специальная экспедиция, которую возглавил известный ботаник и мой друг Кирилл Владимирович Станюкович.
В экспедиции работали зоологи, ботаники, археологи, антропологи, фольклористы. Были там и кинооператоры, дрессировщики собак-ищеек, снайперы, репортеры. Это было грандиозное предприятие. Одни верили в существование снежного человека, другие относились и к снежному человеку, и к самой затее с его поисками скептически. Скептики распевали шуточную песню:
А «верующие» в свою очередь сочиняли что-то насчет скептиков. Но наука и вера — понятия несовместимые. Нужны были факты.
В погоне за фактами экспедиция пересекала малоизученные районы караванами и пешими маршрутами, избороздила Сарезское озеро на специально построенном парусном плоту вроде «Кон-Тики». Сутками терпеливо сидели в засадах наблюдатели, подглядывая в бинокли за приманками. И так все лето 1958 года. Одни представляли себе снежного человека в лучших антропологических традициях — в виде этакой здоровенной обезьяны-примата. А мой друг В. П. Демидчик изобразил его даже в виде одичавшего геоботаника. За шутками легче шла и экспедиционная жизнь.
Одни представляли себе «снежного человека» в виде обезьяны-примата, другие… в виде одичавшего геоботаника