Сначала Куджула по очереди «проехал» обоих коней по двору – то шагом, то рысью. Потом отвел к Балху, где на мелководье очистил стрелки и роговицу копыт от грязи деревянным ножом, обмыл копыта и берцы, а затем полностью окатил водой из бурдюка. От удовольствия тарпан заржал, подняв морду к небу… и похотливо покосился на стоящую рядом кобылу. Куджула со смехом потрепал его по жесткой торчащей гриве. Пришлось развернуть жеребца в сторону, чтобы отвлечь, пока тот не забаловал. Неподалеку Октар соломой обтирал двух бактрийских скакунов. Купать лошадей не стали, вода еще холодная.
В конюшне, разумеется, имелось все необходимое: скребницы, суконки, крючки для чистки копыт, банки с мазями, костным салом и прочее. Чувствительная кожа аравийки не терпела грубого ухода, поэтому он чистил ее конским хвостом, а не щеткой. С тарпаном дело обстояло проще – недавно объезженный трехлеток был покрыт волнистой, почти курчавой шерстью, так что не боялся никаких скребниц.
Разведя коней по стойлам, Куджула напоследок каждому положил на подошву копыт свежего коровьего навоза, а сверху обмазал смесью из желтого воска, сажи и дегтя. Зачерпнул из яслей овса, пожамкал в руке, понюхал. Хорош: с тонкой, ровной и блестящей шелухой, при разломе белый, не пахнет. Еще раз подошел к гнедой, ласково и довольно похлопал по крупу – готова!
Наконец наступило новолуние.
На рассвете за стеной шахристана загрохотали литавры, послышались призывные крики, а затем громкое хоровое пение. Ворота распахнулись. Оттуда вывалилась толпа мобадов в фетровых шапочках и длинных белых рубашках, подпоясанных священным поясом кусти. Они облепили створки ворот, заполнили всю площадь, размахивая пучками ивовых прутьев и расталкивая зевак.
Когда путь был расчищен, показалась торжественная процессия эрбадов.
Жрецы шли в окружении барабанщиков, которые охаживали ладонями подвешенные на шею цилиндрические дамамы и прижатые к боку, похожие на огромные чаши томбаки, виртуозно били в большие плоские дафы.
Сазандары цепляли ногтями струны грушевидных тамбуров и дотаров, водили смычками по струнам каманч, извлекая из них тончайшие звуки, которые сливались в затейливую, пронзительную мелодию.
Духовые деревянные неи издавали чарующее жужжание – словно где-то над головами кружится огромный пчелиный рой. Музыка завораживала, гипнотизировала, проникала в самое сердце.
Праздничная процессия, состоящая из священников и знати, двигалась от храма Артемиды-Анахиты к предместьям. Впереди вышагивал Мобад мобадов в длинном белом одеянии и высоком остроконечном колпаке с башлыком. Двое эрбадов держали над его головой привязанные к шестам страусовые перья, через каждые несколько шагов торжественно и строго выкрикивая: «Дастур! Дастур![44]»
В центре толпы четверка волов тянула украшенный дорогими тканями помост на колесах с большой деревянной фигурой Анахиты. Богиня плодородия была изображена обнаженной, лишь на голове возвышался круглый колпак, с которого на спину свешивался длинный шелковый шлейф. Руками она поддерживала маленькие груди, перетянутые лентой с золотыми бляшками и стилизованной маковой коробочкой в центре перекрестия.
Толпа росла по мере продвижения по рабаду, сквозь сады, мимо эргастериев, искусственных прудов. В нее вливались горожане, паломники, жители окрестных сел. Бактрийцы, греки, чужеземцы… Народ радовался празднику, предвкушая конные игры.
В долине Балха все было готово к состязаниям.
Вскоре статую Анахиты втащили на заранее приготовленный холм из самана, обложенный дерном и политый водой, перед которым установили алтари, да еще навалили кучу хвороста. Возле походных алтарей стояли заранее освященные кувшины для ритуальных возлияний, а также чаши для подношений.
На покрытых коврами дощатых трибунах разместились свита царя и знать.
Поодаль расположился лагерь паломников – над многочисленными шатрами курился сизый дымок. Гонимый ветром, он метался по долине, сливаясь в вышине в полупрозрачное марево. Еще дальше, уперев оглобли в землю, теснились тысячи повозок – с большими колесами, крытые шкурами или рогожей.
Не все скифские племена, завоевав чужую страну, перешли на оседлый образ жизни и построили города. Многие продолжали заниматься скотоводством, кочевали в кибитках вместе со стадами овец и табунами лошадей по межгорью Паропамиса да пустынным равнинам Арахосии. В Бактру они пришли с зимовок в низовьях Хирменда.
За трибунами слуги разбили шатер для провизии, амфор с вином и посуды. Царские повара прямо на земле рубили освежеванные бараньи туши на куски, закидывали мясо в большие котлы, размешивали варево палками.