Мой желудок взбунтовался.
Согласно этим кратким сведениям, Бишопа также арестовали 13 апреля, в тот же день, когда произошел инцидент. Или он не бежал и не пытался скрыться, или добровольно сдался. Приговор ему не выносили четыре года, что типично для нашей медленной системы правосудия. Он оказался в отсеке смертников Полански только в 2005 году, а значит, он просидел в той камере 12 корпуса пятнадцать лет. Ему был 21 год в момент ареста и сорок лет в настоящий момент. Почти половина его жизни прошла за решеткой.
Я позволил себе переварить эту информацию.
Сложно было представить, что кто-то способен на такие зверства, а ведь я всю свою карьеру работал бок о бок с убийцами, насильниками и ворами. Мне потребовалось еще несколько минут, и только потом я нашел в себе силы записать нужные сведения и открыть новое окно поиска. Мои пальцы замерли над клавиатурой, и я задумался над тем, какие детали важны. Мне нужно знать больше? Хотел ли я знать больше? Разве этого недостаточно? Я получил ответы. Я должен закрыть ноутбук и уйти.
Я закрыл глаза и снова увидел хрупкую старушку, увидел слезы, катившиеся по темным щекам Бишопа. Вопреки пониманию, что это плохая идея, мои пальцы сами начали печатать, добавляя к поисковому запросу полное имя Бишопа, дату убийств и слово «Техас».
Я нажал клавишу Enter.
Это гарантированный способ убить мое необъяснимое сочувствие к нему. Я это знал, и именно это побудило меня сделать поисковый запрос. На экране тут же появились ссылки на статьи об ужасном происшествии, случившемся 13 апреля 2001 года. Заголовки кричали в духе «Мужчина безжалостно зарезал свою бывшую девушку и ее ребенка», «Припадок ярости бывшего бойфренда привел к двойному убийству» и «Нераскаявшийся убийца арестован на месте преступления».
Таких статей было несколько страниц. Я отставил кока-колу и вместо этого взял из холодильника пиво. Какой-то холодок пробирал меня до костей, и это вызывало дискомфорт. Мне надо было подвигаться, стряхнуть с себя ступор. Если я собирался прочесть какие-то из этих статей, то мне надо расслабиться и снова отгородиться стенами.
Выпив пива и посмотрев на длинный список статей на экране ноутбука, я почувствовал, что нервозность унялась и можно продолжать. Я кликнул на третью статью — «Нераскаявшийся убийца арестован на месте преступления». Тот факт, что Бишопа арестовали на месте преступления, показалось мне странным. Раз это посчитали убийством с отягчающими обстоятельствами (а так должно быть, раз он в камере смертника), то сложно поверить, что он сидел и ждал появления копов — если только его не поймали в момент убийства.
Статья была длинной и приводила фотографию молодого Бишопа с женщиной и ребенком, в убийстве которых его обвиняли. Если вкратце, то там рассказывалось, что полицию вывали после того, как соседка из квартиры сверху услышала спор мужчины и женщины. Соседка сказала, что там был громкий грохот, как будто кто-то опрокидывал мебель, и постоянный плач маленького сына женщины. Соседка также объяснила репортерам, что такое бывало часто, и она не впервые вызывала полицию по такому поводу.
Когда в тот день полиция прибыла на место, Бишопа нашли сидящим посреди разрушенной гостиной, а его жертвы лежали в луже крови на полу. Бишоп также был весь в их крови и держал нож, взятый из подставки для ножей на кухне. Женщина, 21-летняя Аянна Уильямс и ее сын, пятилетний Кеон Уильямс, были уже мертвы, когда полиция и скорая прибыли на место. Обоим были нанесены множественные ножевые ранения.
Статья утверждала, что Бишоп не сопротивлялся аресту и не разговаривал с властями о случившемся. Соседи утверждали, что когда его уводили с места преступления, он как будто пребывал в ступоре.
Еще несколько абзацев было посвящено интервью с соседкой сверху, которая объяснила, что полиция не раз приезжала в квартиру Аянны по жалобам на домашнее насилие, и что Бишоп регулярно наведывался к ней, словно не в силах отпустить их провалившиеся отношения.
Я закрыл эту статью, затем открыл следующую, и еще одну. Все рассказывали разные вариации одной и той же истории. Более поздние статьи описывали суд над Бишопом и то, что он отказался признавать вину. Судя по тому, что я прочитал, Бишопу нечем было подкрепить свои заявления. Улики говорили сами за себя. Он сжимал в руке орудие убийства, а соседка дала показания о продолжительном насилии и угрозах в адрес Аянны. Она утверждала, что много раз видел, как Бишоп срывался на нее и угрожал, что что-то сделает, если она не станет его слушаться. Соответчика Исайю нигде не упоминали, так что я не знал, кто он и как он вписывался в историю.
Через три часа изучения материалов я захлопнул ноутбук и плюхнулся на диван. Мои глаза щипало, голова раскалывалась. Я уставился в потолок и переваривал прочитанное. В моей голове мелькали образы крови и насилия, маленького мальчика и молодой женщины, чьи жизни оборвались слишком рано. Затем я увидел Бишопа, слезинку, скатывающуюся по его щеке, и ладонь, тщетно пытающуюся сжать руку хрупкой старушки через семь сантиметров плексигласа. Слова благодарности, произнесенные таким нежным и благодарным тоном, что я не мог представить, как он может повысить голос от злости. И всего лишь из-за того, что я подкачал воздух в баскетбольный мячик.
Я был дураком.
Судя по всем прочтенным мной статьям, дело было простым и понятным. Не было оснований полагать, что в убийствах виновен кто-то другой. Бишоп и Аянна встречались. Потом их отношения закончились. Он, похоже, не отпустил ее и продолжал преследовать каждый день. Прозвучали угрозы, и в итоге его терпение лопнуло. Два человека погибли.
Бишоп заколол их обоих ножом. Насмерть.
Я стиснул переносицу и зажмурился. Как бы там ни было, все это не укладывалось в моей голове. Сомнения оставались там, где их быть не должно. Ни одна статья не рассказывала историю с точки зрения Бишопа. Он не признал вину. Где же его изложение случившегося? Кто такой этот Исайя? Почему все это отсутствовало? Они так быстро осудили его, что это не попало в газеты? Идея о том, что убийцей мог быть кто-то другой, была настолько неправдоподобной, что они подняли это на смех в суде? Какова история Бишопа, и почему ее нигде не изложили?
Зарычав, я вскочил с дивана и схватил пустые пивные банки с журнального столика, которых там накопилось уже прилично.
— Какого хера с тобой не так? Это неважно.
Я стремительно влетел на кухню и принялся хлопать дверцами в поисках еды, потому что давно пропустил ужин. Мне не нравилось то, как Бишоп пробрался ко мне под кожу. Мне не стоило узнавать подробности его историю. Вместо отвращения и праведной ярости из-за его преступлений я чувствовал ярость. И ярость не из-за того, что он предположительно совершил.
— Не предположительно, — заорал я на самого себя. — Он убил двух человек. Двух. Бл*дских. Человек, — я ударял ладонью по столу, подчеркивая каждое слово. — Заколол их ножом насмерть. Иисусе, ты только послушай самого себя.
Вот только чтение статей не заставило мое сердце окаменеть в отношении Бишопа; это произвело противоположный эффект. Это пробудило сомнение. Сомнение, которому я отказывался уделять внимание или время. День, когда я усомнюсь в нашей системе правосудия, станет днем, когда мне придет пора уволиться со своей работы. Забыть, с какими людьми я имею дело каждый день — это немыслимо опасно. Все это должно немедленно прекратиться. Я три часа убеждал себя, будто Бишопа несправедливо осудили, потому что его преступления не вязались с личностью мужчины, которого я всего несколько раз видел за решеткой.
— Довольно. Он такой же монстр, как и остальные. Зарезал женщину и ребенка. Он не нежен и не добр, он опасен.
После такой вдохновляющей речи я сосредоточил все свое внимание на поисках ужина. Переезд на другой конец страны и новая работа сказывались на моем разуме и теле. Это самое простое объяснение. Как только я устроюсь на новом месте, это сострадательное помешательство уйдет.
Я открывал и закрывал шкафчики, посмотрел в холодильник, проверил кладовку. Ничто не казалось привлекательным. Живот скрутило узлами, аппетит, с которым я приехал домой, давно пропал. Я подумывал заняться покраской или разбором вещей, чтобы выпустить пар, но не мог сосредоточиться на этих задачах.
Вместо этого я надел одежду для бега и вышел на улицы. Час топота по тротуару лучше всего приводил мысли в порядок. Было жарко, но мне плевать. Я нагружал себя все сильнее, бежал быстро, изо всех сил, узнавая улицы моего нового городка.
К моменту возвращения домой я весь вспотел, моя грудь горела от утомления. Я снова принял душ и решил, что на сегодня хватит. Я забрался в постель с новой книгой, надеясь, что это отвлечение прогонит остаточные образы убийства и места преступления, созданные моим разумом. Мое тело устало, но мозг работал как всегда активно, и я боялся, что ночь будет непростой.
***
После ночи беспокойного сна я проснулся и решил немного заняться покраской гостиной до послеобеденного визита Хавьера. Если за выходные успею оклеить скотчем края, прокрасить кромки и нанести первый слой краски, то буду считать это успехом. Но сначала я хотел позаботиться о приготовлении пищи на вечер.
Первые два часа утра я посвятил поездке в продуктовый магазин, приготовлению салата и домашних котлет, чтобы пожарить их на гриле вечером. Как только все было готово, я переоделся в старую одежду, чтобы приступить к покраске гостиной.
Включив напольные вентиляторы на максимум и распахнув все окна на первом этаже, чтобы выпустить пары краски, я принялся оклеивать скотчем, а затем прокрашивать кромки вокруг окон и дверей краской пепельно-серого цвета, которую выбрал ранее.
Жара была удушающей, и к полудню я сбросил футболку. Каждый раз, когда я сходил со стремянки, чтобы передвинуться, покрывавший полы полиэтилен шуршал под ногами. Это был методичный процесс, требовавший немало сосредоточенности, и это позволяло моему разуму не возвращаться к исследованию, которое я затеял накануне. Мне меньше всего хотелось думать о Бишопе и его преступления.