— Спасибо, а что насчет ответственного надзирателя?
Джин поджал губы.
— Добавь это к своему отчету о смене. Рей читает их каждый день и позаботится об этом.
— Будет сделано. Спасибо.
— Нет проблем.
Мы направились в противоположные стороны. Поднявшись наверх, я прошелся по обоим рядам и сообщил парням, что они могут сделать, если хотели что-то купить.
— Ты мне нравишься, белый мальчик, — сказал Джефф, когда я постучал по его двери и сообщил ему вердикт.
— Ага, ага, это только сегодня.
Это вызвало больше возни, чем должно быть после отбоя, но я закрыл на это глаза. Через полчаса я провел рутинную проверку камер и доложил об этом. Снова встретившись с Джином (он сообщил, что на его рядах бланки были розданы), я вернулся, чтобы собрать бумаги и айди-карточки.
Каждая айди-карточка имела магнитную полосу, которая при считывании сообщала все данные заключенного, начиная от медицинских данных и классификации внутри тюрьмы и заканчивая финансовыми сведениями. Такие карточки использовались для покупок в магазине для заключенных, а деньги снимались напрямую с их счетов.
Я начал с дальнего конца ряда — с Б16, камеры Саида. Мужчина сохранял каменное лицо и не выражал никаких эмоций, когда я отпер люк, чтобы взять его список и айди-карточку. Мертвые глаза следили за каждым моим движением, но это не беспокоило меня, хотя должно было. Такого выражения я ожидал от заключенных. Глянув на Саида, я мог представить, что он ответственен за ужасные преступления вроде тех, о которых я читал на прошлых выходных.
Взяв в руку его заявку на товары, я запер люк и прицепил бумажку и айди-карточку снаружи двери. Перед уходом я напоследок заглянул в камеру Саида. Те же глазки-бусинки. То же отсутствующее выражение. Я не любил стереотипы, но у него был взгляд убийцы-психопата. Я бы не удивился, узнав, что он в этот самый момент мысленно расчленяет меня вопреки тому хорошему, что я делал для них в этот момент. А ведь мог бы и проигнорировать.
Я пошел к следующей камере, затем к следующей, повторяя процесс раз за разом, собирая бумажки и карточки. Десмонд, маниакально улыбающийся парень, соответствовал прозвищу, под которым я его запомнил. Он улыбался через толстое окно, весь дерганый и нервный, пока ждал, когда я открою его люк. Его глаза налились кровью, и я заметил, что его руки дрожали, заставляя трястись бумажку, которую он крепко сжимал. Все это поведение спровоцировало мой радар проблем. Вместо того чтобы задавать вопросы, я подметил все индикаторы наркотического кайфа и вздохнул, понимая, что мой отчет позднее придет к обыску в этом ряду.
— Ну ты мужик, Миллер. Я тебя прям очень уважаю, — сказал Джефф, когда я подошел к его камере.
— Ну, хоть в этот раз ты не перепутал мое имя.
— Они разберутся с этим засранцем?
— Не от меня зависит, но я упомяну это в отчете.
Я забрал листок Джеффа через слот, сложил вокруг его карточки и прицепил к двери. Как только люк был крепко заперт, я дважды стукнул по нему.
— Доброй ночи, Джеффи.
Он проворчал что-то про то, чтобы его не называли Джеффи, и я с улыбкой пошел дальше.
Армандо уже стоял наготове со списком и казался чуточку меньше взбешенным, чем раньше, когда я спрашивал об отсутствии бланков. Разобравшись с его камерой, я перешел в конец ряда, к камере Б21. Бишоп ждал со списком в руке. Он не заговорил и молча ждал, пока я отпирал люк. Его глаза неизменно наблюдали. Его огромная рука показалась в люк, как всегда испачканная черным углем, и от этого остались следы на бумаге, где он написал список покупок. Я провел пальцем по черному пятну, оставленному его отпечатком, и переключил внимание на окно.
Наши взгляды встретились и задержались. Его глаза были темными и внимательными. Когда он находился так близко, и нас разделял лишь метр с небольшим и окно, я мог рассмотреть его черты как никогда ясно. Резко очерченный подбородок, бархатная темная кожа, выделяющиеся губы и широкий нос. Но именно свирепое внимание каждый раз захватывало меня. Я не мог отвернуться. Застряв в колючей проволоке его взгляда, я искал того мужчину, про которого читал в интернете. Я изо всех сил рыл и рыл, пытаясь выкопать убийцу, прятавшегося за мягким великаном. Пытался найти того, кто зарезал беспомощную женщину и ребенка.
Но я не видел этого мужчину. Нигде за этими любопытными интенсивными глазами я не мог найти того, кто ответственен за такое преступление.
Я помедлил, держа бумажку и его карточку, и люк оставался открытым, пока мы стояли и смотрели друг на друга. Он словно приклеился ко мне так же, как я к нему, и я гадал, что он видел, когда смотрел на меня.
Сбросив невидимую нить, связывавшую нас воедино, я нарушил зрительный контакт и сделал шаг назад. Я запер люк и прицепил его бумаги к двери. Я неохотно снова заглянул в окошко, ожидая, что он ушел. Но Бишоп не сдвинулся с места.
Я мог бы уйти. Я мог бы продолжить выполнять свои обязанности и проигнорировать нашу странную связь, но по какой-то причине я открыл рот и заговорил достаточно тихо, чтобы другие мужчины меня не услышали.
— Она твоя бабушка?
Бишоп вздрогнул. Это было почти неуловимым, но я заметил. Его губы чуточку поджались, затем он один раз кивнул.
— Да. А еще она та, кто воспитала меня и моего брата, так что тебе бы лучше не говорить о ней ничего плохого, босс.
Я покачал головой, и мое сердце забилось чуть быстрее от его обороняющегося тона.
— Я бы никогда так не поступил.
— Она — самый лучший человек из всех, что я знаю.
— Похоже, вы близки.
Ничего. Никакого ответа.
— Она часто тебя навещает?
Бишоп казался колеблющимся, будто он не был уверен, что хотел отвечать или говорить со мной о таких личных вещах. Поколебавшись еще немного, он сказал:
— Каждую неделю со дня, когда меня посадили.
Я переварил этот факт, пошаркав ногами и зная, что стоит остановиться на этом и уйти. У меня на языке вертелось столько вопросов, и все же моя совесть орала мне забить на это. Где его брат? Он тоже навещал? Что его семья думала об его приговоре?
— Лучше не задавать вопросов. Я отсюда вижу, как они роятся у тебя в голове. Мудрый совет — будь осторожен, босс. Нам, парням по эту сторону решеток, не стоит доверять. Людям слишком легко скрыть свою истинную природу, и если ты слишком привяжешься или увлечешься, это ни к чему хорошему не приведет. Я видел такое. Мы не заслуживаем твоего сострадания.
— Я в это не верю. Вы все равно люди.
— Вот тут ты ошибаешься. Мы всего лишь монстры в клетках, ожидающие смерти.
Его комментарий заставил мое нутро содрогнуться, и я не знал, что сказать.
— Не заблудись в этом шторме отсека смертников, босс. Если позволишь ему завладеть тобой, то не выберешься отсюда живым. По крайней мере так, чтобы здесь все были дома, — Бишоп постучал себя по виску.
Он повернулся спиной и перекатывал уголек между пальцами, вернувшись к постели и встав на колени, чтобы присмотреться к портрету его бабули.
— Бишоп? — его тело замерло, и он склонил голову, не поворачиваясь, так что я продолжил. — Ты сказал, что люди скрывают свою истинную природу, и я тебе верю. Это не первая моя работа в тюрьме. Я это видел. Здешние парни постоянно носят маски. Они хотят, чтобы ты верил, будто они неспособны на преступления, упрятавшие их за решетку. Я это вижу. Я знаю. Но позволь мне сказать тебе кое-что еще, — я помедлил. Он не пошевелился, но я знал, что он слушает. — Можешь посмотреть на меня? Пожалуйста.
Бишоп повернул голову, и глаза цвета оникса, темные и бескрайние как открытый космос, остановились на мне. Поняв, что завладел всем его вниманием, и та странная нервирующая связь вновь воцарилась между нами, я продолжил.
— Душа человека не может лгать. Какую бы маску он ни носил, какую бы реальность он ни продвигал, это будет лишь на поверхности. Правда в глазах человека. Они — врата в твою душу. Если посмотреть достаточно внимательно и глубоко, то увидишь, что правда, а что нет. Увидишь их истинную природу. Увидишь правду. И ты не монстр, Бишоп Ндиайе.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Не всегда. Я совершал предостаточно ошибок, но никогда не чувствовал себя так уверенным в чем-либо, как сейчас. Может, это делает меня идиотом. Только ты знаешь наверняка.
Уголек выпал из руки Бишопа, и он слез с кровати, снова подойдя к окну. Он был выше меня на полголовы, и когда он остановился, мне пришлось задрать подбородок, чтобы поддерживать зрительный контакт.
— Ты знаешь, за что я здесь? — голос Бишопа прозвучал так тихо, что едва-едва выходил за пределы стальной двери.
— Да. Я искал о тебе информацию. Прочел каждую статью.
Он прижал огромную ладонь к окну толщиной семь сантиметров и наклонился, чтобы его лоб тоже прижался к стеклу.
— Тогда ты знаешь, что я за монстр.
От хриплых ноток в его голосе волоски на моей шее сзади встали дыбом. Я взглядом проследил очертания его огромной ладони, заметил бледный шрам, рассекавший ее посередине. Я поднял свою руку и положил поверх его ладони; нас разделяло только укрепленное стекло и решетки ромбиком. В своем воображении я представил, как тепло исходит от Бишопа и просачивается через окно в мою ладонь. Я подумал о том, каково было бы прикоснуться к нему. Я не боялся.
Я вновь поднял взгляд, изучая его лицо, темные бездны глаз, затем покачал головой.
— Я не верю. Монстры не плачут, — прошептал я.
Несколько долгих секунд мы оба не шевелились и не дышали. Затем меня накрыла волна эмоций и смятения, и момент был разрушен. Я опустил руку, сделал шаг назад и посмотрел в обе стороны, не оборачиваясь, я ушел, нуждаясь в облегчении... да в чем угодно от этого неожиданного обмена репликами.
На протяжении остатка смены я избегал разговоров со всеми, кто был заперт за решетками. Проводя почасовой пересчет, я заглядывал в окна ровно настолько, чтобы увидеть обитателя камеры и движение. Я порадовался, что к часу ночи большинство мужчин легло спать, так что мое напряжение немного унялось. Бишоп, однако, не спал до раннего утра. Он читал. Когда я проверял его камеру, он не поднимал головы от книги, и я был благодарен.