— Ладно. Я просмотрю то, что вы мне дали, и свяжусь с вами. Тем временем, подпишите разрешение и убедитесь, что мистер Ндиайе готов подробно обсудить все со мной. Если мы двинемся дальше, и ваши слова правдивы, то мне предстоит долгий процесс по выстраиванию дела, чтобы суд не отверг его сразу же. Они склонны поступать так со старыми делами, особенно если апелляции уже отвергались. Вижу, тут так и было. Это не играет на руку мистеру Ндиайе.
Ей изумительно удавалось одновременно внушать мне надежду и упаднический настрой. Я не знал, как воспринимать ее и что думать по этому поводу. Мы снова обменялись рукопожатием, и я последовал за ней в лобби.
— Мистер Миллер, я свяжусь с вами в скором времени, — затем, не сказав больше ни слова, она обменялась с секретарем несколькими приглушенными словами и скрылась в отдельном коридоре, держа спину прямой как прут и стуча каблуками. Скоро она исчезла из виду.
Я с минуту постоял в пустом лобби, где меня окружала тихая музыка, лившаяся из скрытых колонок в потолке и предлагавшая фальшивое утешение, которого я вовсе не чувствовал. Если Бишоп хоть отчасти чувствовал себя так, имея дело с легальной стороной вопроса, то я не представлял, как он оставался сильным все эти годы и не сошел с ума. Я был потерян. Приободрился, но в то же время погружался в отчаяние. Эта встреча была позитивной или негативной? Я понятия не имел.
На парковке я завел мотор джипа и подержал его на холостом ходу, дожидаясь, пока кондиционер вытянет из салона душную жару. Я вытер лоб подолом футболки, уже не переживая за свой внешний вид, затем достал телефон из кармана. Я пропустил два сообщения от Хавьера. Оба были отправлены на его 15-минутном перерыве.
Хавьер: Твой парень слетел с катушек так, как я никогда не видел. Тебе стоит пересмотреть идею этой влюбленности. Не шучу.
Хавьер: Когда я ушел на перерыв, четыре парня пытались его успокоить нахер. Если мне придется вызывать КНЭР и снова возиться с бумажной волокитой, я надеру тебе задницу.
Моя кровь превратилась в лед. Никакая техасская жара не могла меня согреть. Бишоп? И из-за него вызывать КНЭР? Четыре парня пытаются его успокоить? Какого черта там происходит?
Я нажал на вызов, хоть знал, что перерыв Хавьера давно закончился, и он далеко от телефона. Вызов сразу попал на голосовую почту.
— Бл*ть!
Мое сердце бешено билось. За несколько быстрых нажатий кнопок я нашел номер администрации тюрьмы и позвонил на него. Когда ответил оператор, я попросил, чтобы меня перевели на экстренный стационарный телефон в ряду Бишопа. Эти телефоны редко использовались и были установлены для конкретных целей. Мой случай к таковым не относился, и я знал, что за это мне может влететь.
Пока шли гудки, я тронул джип с места так, что шины завизжали. До тюрьмы ехать больше часа. Слишком долго, чтобы на что-то повлиять. Слишком далеко, чтобы успокоить Бишопа разговором и попытаться помочь прежде, чем будет применено слишком много силы.
Проклятье!
Кто-то, кто не был Хавьером, ответил после пятого гудка. Я не узнал голос по телефону, так что гаркнул:
— Позови Хавьера. Немедленно!
Возня, вопли, лязг и мат раздавались на линии фоновым шумом. Я знал эти звуки. Команда КНЭР проводила полноценное вторжение в камеру и нейтрализацию. Бишоп ревел так, как я никогда прежде не слышал, его голос срывался и охрип, будто он орал часами, и его голосовые связки уже отказывали.
— Что? — рявкнул Хавьер, перекрикивая хаос.
— Что происходит?
— Это кто, бл*ть?
— Энсон. Что происходит?
— Энсон? Какого хера... Ты не можешь звонить на эту линию! Что с тобой не так...
— Отвечай на чертов вопрос. Какого черта происходит? Почему он ведет себя так?
— Хотелось бы мне знать, бл*ть. Серьезно, я сейчас не могу говорить. Ты не слышишь, какое тут дерьмо творится? Дай мне взять все под контроль. Позвоню тебе попозже, если смогу. Больше не звони на эту линию, придурок. Хочешь, чтоб тебя уволили?
— Подожди...
Но он уже повесил трубку. Я бросил телефон на соседнее сиденье и вжал педаль газа в пол. Шоссе US-69 было заполнено активным трафиком, но я петлял с одной полосы на другую и подрезал людей, отказываясь сбрасывать скорость. Моя голова бурлила вопросами, на которых у меня не было ответов. Что происходит? Почему Бишоп слетел с катушек? Если вызвали КНЭР, дело плохо. Либо он попытался или угрожал попытаться совершить суицид, либо ввязался в ожесточенную стычку с надзирателями при трансфере. Ни то, ни другое не походило на Бишопа. Он не сделал бы такое без причины.
Час спустя я влетел на парковку у Полански, радуясь, что мне не выписали штраф за превышение скорости, и что мне удалось сократить время в дороге. Я выудил из бардачка свое удостоверение и побежал к воротам. Я был не в униформе, но в шкафчике лежала запасная. Чтобы присутствовать на этаже, нужно было надеть униформу, так что я сначала побежал в комнату для персонала и переоделся.
К тому моменту, когда я миновал вторые запираемые ворота в секцию Б, в воздухе витала зловещая тишина. В дневное время в 12 корпусе всегда стоял гомон, отдающийся эхом. Тихо никогда не бывало. Мужчины кричали, спорили, гремели чем-то. Подобная тишина в такое время суток встревожила меня. Это означало, что присутствие КНЭР вселило страх в соседние камеры, и мужчины притихли, чтобы не ввязаться в общий беспорядок.
Я трусцой пробежал расстояние до нижнего уровня, добрался до стальной лестницы в конце и поднялся по ней через две ступеньки за раз. Мои ботинки ударяли по ступеням, и топот, эхом отдававшийся от стен, сообщил всем, что кто-то идет.
В коридоре возле камеры Бишопа было четыре надзирателя. Среди них были Хавьер и Маркс, плюс два оставшихся парня из КНЭРа, все еще одетые в экипировку для подавления бунта и держащие в руках шлемы. Услышав мое приближение, группа развернулась.
— Какого черта ты тут делаешь? — спросил Хавьер, нахмурившись.
— Что случилось?
Хавьер отошел от группы и положил ладонь на мою грудь, оттесняя меня назад и в сторону от остальных.
— Какого хера? — прошипел он. — Ты не можешь заявляться сюда, когда ты не на смене. Ты чем думаешь, бл*ть?
Игнорируя его, я сердито смотрел вдаль по коридору, противясь руке, которая удерживала меня на месте.
— Дай мне его увидеть.
— Нет.
— Не говори мне «нет», бл*ть, — прорычал я. — Что они с ним сделали?
— Они нейтрализовали его, потому что он слетел с катушек, бл*ть. Он попытался покончить с собой, и когда команда добралась сюда, от успеха его отделяло уже вот столько, — Хавьер свел два пальца, практически прижав их друг к другу.
— Они били его? Навредили ему? Пустили в дело спрей?
— Им пришлось?
— Бл*ть, — прорычал я, оттолкнул Хавьера и хорошенько пнув противоположную стену. Затем еще разок, для гарантии.
— Мы уходим, приятель, — крикнул один из парней из КНЭРа. — Не забудьте подписать те бланки. Мы позаботимся об остальной бумажной работе и убедимся, что его вещи будут отданы на хранение.
— Спасибо, — Хавьер помахал им и подождал, пока они скроются из виду, после чего снова повернулся ко мне лицом.
— Ты не можешь здесь находиться. У тебя будет гора проблем, если кто-то узнает, зачем ты пришел.
— Я не уйду, пока не увижу его. Он не делает такое дерьмо. Должна быть причина.
— Она и была.
Я всмотрелся в лицо Хавьера, дожидаясь, когда он объяснит.
Вздохнув, он потер подбородок и поджал губы, после чего запустил руку в небольшую барсетку на ремне и достал лист бумаги. Тот был сложен, но было видно, что когда-то его скомкали.
Посмотрев на Маркса, Хавьер поколебался, затем толчком прижал бумагу к моей груди.
— Все это произошло сразу после раздачи почты. Вот почему.
Я развернул листок и по возможности расправил мятые участки. Мой взгляд сначала опустился к низу страницы, чтобы узнать, от кого это.
Джален.
Мое сердце подскочило к горлу, и я начал читать сверху.
«Бишоп,
знаю, я последний, с кем ты хочешь общаться, но некому больше передать эти новости. В понедельник, когда я привез бабулю домой после визита к тебе, она пошла в свою комнату, чтобы вздремнуть, как обычно. Долгие поездки в машине и визиты всегда утомляют ее.
Позднее, когда она не встала, я пошел ее проверить. Что-то было не так. Она была бессвязной и несобранной, и она не могла сказать мне, что не так, будто не могла выговорить слова. Я отвез ее в больницу, и там мне сказали, что у нее случился инсульт.
Не знаю, как сказать тебе, но бабуля скончалась утром вторника. Мне жаль. Я не хотел, чтобы ты сидел и ждал ее визита на следующей неделе, а она просто не пришла.
Я позабочусь об ее похоронах и прослежу, чтобы все было сделано надлежащим образом.
Джален».
Моя рука опустилась. Мои пальцы еле удерживали письмо, готовое упасть на пол. Все мое нутро онемело. Внешние звуки приглушились, биение моего же сердца дразнило меня.
— Бл*ть, — прошептал я скорее про себя, нежели Хавьеру. Затем вспышка ярости пробила туман, и я снова с силой пнул ботинком стену, комкая письмо в кулаке и продолжая пинать. — Бл*ть!
— Остынь, — Хавьер положил руку на мое плечо, но я сбросил ее и протаранил мимо него. Мне было плевать, что подумает Маркс. Если ему не нравилось увиденное, он мог уйти.
Маркс заметил мою ярость и решил уйти, скрывшись в коридоре и оставив мою неконтролируемую задницу на попечение Хавьера. Мудрый выбор.
У камеры Бишопа я заглянул в окошко. Крупный мужчина, чьи габариты и манера держаться были такими захватывающими и доминирующими, свернулся комочком на тонком матрасе, прижав ладони к глазам в самой уязвимой позе, что я у него видел.
Мое сердце разрывалось на куски. Единственная женщина, все эти годы помогавшая ему держаться на ногах, балансировавшая его и дававшая причины бороться, умерла. Никакие мои слова это не исправят. Зная его реакцию, хриплые крики, угрозы покончить с собой и даже попытки, я понимал.