Мы добрались до верхнего уровня, и Рей повел меня по разным коридорам, пока мы не дошли до очередных решеток и не вошли в новый отсек.
— Дни в тюрьме Полански начинаются в 3:30 утра, когда подается завтрак. После того, как завтрак съеден и отдельным заключенным выданы лекарства, в которых они нуждаются, мужчины наводят порядок в камерах, а мы смотрим, кому сегодня полагается досуг и душ.
— Всем предоставляется такой вариант?
Мы остановились перед рядом камер, по обе стороны располагались белые стальные двери с узкими прямоугольными окошками (шириной не более 7 см) и укрепленные такими же решетками-ромбиками, которые я видел в помещении для персонала. На каждой двери черной краской был написан номер, чтобы отличать друг от друга эти двери-люки, куда ставились подносы с едой и куда заключенные выставляли руки для надевания наручников перед выходом куда-либо.
Рей повернулся ко мне.
— Неа. Привилегии душа и досуга зависят от того, на каком они сейчас уровне. У нас действует система трех уровней, основанная на хорошем поведении. На первом уровне они получают все лучшее, на что могут надеяться, — Рей загибал пальцы. — Они хранят свои вещи, каждые четырнадцать дней могут ходить в магазин для заключенных, имеют право на двухчасовой визит раз в неделю, а также два часа на душ и досуг пять дней в неделю.
— Понижение до второго или третьего уровня происходит тогда, когда надзиратель составляет отчет о плохом поведении. Когда такое случается, появляются ограничения. Они могут вернуться на первый уровень только через 90 дней хорошего поведения. На втором уровне заключенным не разрешается хранить личные вещи, их время на душ и досуг сокращается, в магазине можно купить только предметы личной гигиены, нельзя брать книги из библиотеки, а посещения разрешены только дважды в месяц. Третий уровень похож на второй, только еще меньше посещений (раз в месяц), меньше денег для магазина, и дольше ждать до возвращения на первый уровень. Никаких бонусов.
— Понял.
Пока Рей объяснял мне уровни, другой надзиратель прошел по длинному ряду камер. Мы остановились на верхнем уровне секции Б в отсеке Б. Мужчина колотил кулаком по каждой двери, заглядывая в окно каждой камеры, затем двигался дальше. Шум разносился и отражался эхом от потолка и стен.
— Шумоизоляцией у нас и не пахнет. Если двери надежно заперты, это еще не значит, что мы не слышим абсолютно все, что происходит в камерах. Если кто-нибудь пернет, мы услышим. Если кто-то громко срет, ну что тут сказать, наслаждайся, — Рей усмехнулся, когда я сморщился.
— Очаровательно.
— Некоторые парни жалуются на головные боли из-за шума, но к этому привыкаешь. В дневное время, когда все бодрствуют, еще хуже.
Я снова обратил внимание на офицера, проверявшего камеры. Прищурившись и всмотревшись в дверь Б17, офицер заколотил кулаком во второй раз.
— Рикки, подай признаки жизни, а то я весь день буду долбиться, — должно быть, он получил желаемый ответ, потому что перешел к следующей камере. — И ты иди нахер, приятель.
— Мы делаем проверку каждый час, — продолжал Рей, показывая на надзирателя. — Следим, чтобы все были живы и здоровы. Если заключенный спит, смотри за дыханием. Если они накрылись одеялом, и ты не можешь понять, живы они или нет, поступаешь так, как Хавьер, и требуешь ответа. Парни обычно реагируют нормально. Никто не хочет, чтобы команда запросила осмотр камеры. Это добром не кончается. Эй, Хавьер, — Рей позвал приземистого надзирателя, колотившего по камерам. — Познакомься с Энсоном, нашим новеньким.
Бросив проверку, мужчина, которого Рей назвал Хавьером, подошел ближе, расправив плечи и задрав подбородок — возможно, в попытках казаться крупнее. Хавьер был ростом от силы метр шестьдесят пять, но обладал телосложением полузащитника и уверенной походкой мужчины вдвое крупнее себя. Рубашка униформы натянулась на бицепсах, а бедра напоминали стволы деревьев. У него была красноватая кожа, коротко стриженые черные волосы, бородка, проницательные глаза и плоский нос. Я не мог определить его происхождение, но предположил, что в его венах течет и мексиканская, и индейская кровь.
— Это Хавьер Чэвис. Хави, это Энсон Миллер из Мичигана, примкнувший к нашей команде.
Хавьер пожал мою протянутую руку.
— Рад видеть в наших рядах. Значит, мне удастся хоть время от времени попадать домой? — спросил он у Рея с довольной улыбкой.
— Хрена с два. Я тебе личную камеру выделю.
— Да такими темпами давно пора, чувак. Не знаю, когда в последний раз видел солнце.
Мужчины усмехнулись, а потом Рей кивнул на ряд камер.
— Я проводил экскурсию для Энсона и объяснял основы. Подумал, что вы двое составите хорошую команду, пока он учится. Ты не против потренировать его пару дней?
— Само собой. Хочешь подключиться прямо сейчас? — спросил у меня Хавьер. — Я как раз заканчивал проверку, а потом собирался встретиться с Мэйсоном внизу, и мы поведем следующую группу в душевые.
— Я в деле.
Рей хлопнул Хавьера по плечу.
— Это один из моих лучших парней. Он тебе все покажет. Потом встретимся на обеде и обсудим нюансы графика и прочего. Вопросы есть?
— Неа. Звучит отлично, — я протянул руку для рукопожатия. — Спасибо, что ввели в курс дела.
Пока Рей еще не ушел, Хавьер вклинился в разговор:
— Что там в блоке Е? Я слышал, у них прошлой ночью были проблемы. Опять?
Рей запрокинул голову к потолку и протяжно выдохнул.
— Да опять двадцать пять. Все уже под контролем. Вызвали Маркса и Энджело для подкрепления. Начальник тюрьмы сейчас там, разговаривает с ночной сменой. Все уже в порядке.
Хавьер кивнул, но казался не слишком обеспокоенным из-за случившегося. Словно проблемы, с которыми они столкнулись, были обыденными.
— Я сейчас направляюсь туда. Если вам двоим что-то понадобится, свяжитесь со мной по рации, — Рей зашагал обратно к стальной лестнице и спустился на первый уровень, стуча ботинками.
— Итак, Энсон Миллер из Мичигана. Что привело тебя в Техас и в камеру смертников?
— Надо было сменить обстановку.
— Чертовски долгий путь ты проделал, чтобы сменить обстановку.
Я пожал плечами и посмотрел на ряд камер вместо того, чтобы поддерживать зрительный контакт с любопытным коллегой. Я не хотел делиться прошлым с парнем, которого знаю пять минут.
— Все хорошо, приятель. У тебя имелись свои причины. Пошли, я сейчас познакомлю тебя с распорядком отсека смертников. Я уже наполовину сделал ежечасную проверку, так что давай закончим, а потом я расскажу основы душевых процедур, и перейдем к досугу.
— Эти ребята много времени проводят под открытым небом? — я показал на ряд дверей.
— Зависит от того, где они проводят досуг. Есть зал — камера шесть на девять метров со столом, унитазом и турником, а есть похожих размеров площадка под открытым небом с баскетбольной корзиной. Они выходят по одиночке. В отличие от других отсеков смертников нашим парням не разрешается проводить время с кем-либо. Строго в одиночестве. Полное отсутствие контактов.
— Понял.
Я последовал за Хавьером, когда он подошел к окошку 18 камеры. Он заглянул внутрь, затем жестом показал мне сделать то же самое. Мужчина за дверью сгорбился и делал что-то, чего я не видел. Он сидел спиной к двери и опустил голову.
— Это Дезмонд. Он всегда пишет.
— Письма семье?
— Нее, сочиняет истории. Говорит, что это помогает ему занять мозги. В магазине для заключенных он каждый раз покупает бумагу и быстро ее исписывает. Один раз дал мне почитать, — Хавьер поморщился и заговорил тише. — Писанина ученика начальных классов. Литературные навыки не ахти, но зато он занят и не чинит проблемы.
Мы отошли от двери Дезмонда и перешли к следующей.
— По сути в ходе ежечасных проверок мы убеждаемся, что все дышат. Нет необходимости поднимать шумиху, если нет повода.
— Как это было с Рикки, — я показал большим пальцем в сторону 17 камеры.
— Да, и этим я заслужил средний палец, но это типично. Парень свернулся под одеялом.
У 19 двери я заглянул первым, заметив мужчину, который лежал на кровати, задрав ноги на стену. Там тихонько играло радио, но я не разобрал мотив. Мое появление в окошке привлекло его внимание, и он повернул голову. Когда наши взгляды встретились, он помрачнел и крикнул.
— Опять белых мальчиков нанимаете, бл*ть? Кто бы мог подумать. Привет, белый пацан. Ты, наверное, дружок Рей-Рея, — его улыбка демонстрировала зубы и казалась почти садистской. Я не смутился. Он не был первым заключенным, который пытался обзывать меня или запугивать. Эта работа требовала невозмутимости.
— Это Джеффери, — сказал Хавьер, усмехнувшись.
— Зови меня Джефф, придурок.
— Ах да, виноват. Джефф. Временами у него рот не закрывается. Надо уметь не обращать внимания на это дерьмо. Ты новенький, ты белый, так что будешь его новой мишенью. Он тебе таких историй наплетет, что не поверишь. У него креативное воображение. Но все это чухня.
— Он психически нестабилен? — спросил я, пока мы проверяли 20 дверь. Вопрос был логичным. В тюрьме было немало людей, чье психическое здоровье находилось под вопросом. Часто их бросали за решетку вместо психушки, где они могли бы получить лечение.
— Да тут все немного нестабильны. Что поделаешь, когда столько времени проводишь за решетками. Нельзя же просидеть десять с лишним лет, проводя в камере по 22 часа в сутки так, чтобы это на тебя не повлияло.
— Верно.
— Но нет, у Джеффа нет никакого диагноза. Он обычный чудак в камере смертника. Сертифицированный социопат.
— Я все слышу.
— А ты и должен был слышать, Джеффери. Может, разденешься? Мы скоро поведем группу в душ. Может, я заберу тебя первым, если будешь готов.
Мы проверили следующую камеру (ее обитатель спал), затем подошли к последней камере в ряду, на двери которой значилась черная цифра 21. Хавьер заглянул внутрь и задержался дольше привычного. Когда он отстранился, мне стало любопытно.