— Эм... эти сделал я. До визита к Джалену я подумал, что соберу фото своего района и обыденной жизни, как это делала твоя бабушка, и покажу тебе. Они дурацкие. Забудь.
— Можно мне их увидеть?
— О. Да. Ладно. Конечно.
Всего их было двенадцать. Я показывал их Бишопу по одной, объясняя каждую.
— Это мой дом. Когда я его купил, это место было настоящей дырой. Потрепанной, разваливающейся на куски. Я работаю над тем, чтобы привести его в приличный вид. Я покрасил стены, потрудился над кухней и ванной на втором этаже. Этому дому нужно еще много любви. Новые окна, полы, — семь фотографий давали ему своего рода экскурсию. Два снимка сделаны с улицы, остальные отражали интерьер. Фасад дома со стороны улицы, гостиная, кухня, прихожая, задний двор с барбекю, скрипучая лестница и...
— Это твоя спальня?
В моем животе заплясали бабочки.
— Да, — я не сказал ему, что прибрался, застелил кровать и проследил, чтобы на фото все выглядело аккуратно. Вот ведь невротик. И почему мне важно, что он подумает о моей спальне?
Его внимание было таким пристальным, что я подержал фото у стекла подольше, пока он изучал каждый дюйм. Один раз его язык показался наружу и облизал губы. Моя нервозность усиливалась с каждой секундой.
Сколько раз я представлял Бишопа в моей комнате, в моей постели? Сколько раз я дрочил, представляя, как он вжимает меня в матрас и берет сзади?
Его зрачки расширились сильнее, чем прежде, и я гадал, не думал ли он о тех же вещах. Образ того, как он мастурбировал, не покидал мой разум, и я не раз использовал это воспоминание, чтобы доставить себе наслаждение. Такого больше не повторялось, но я бы не расстроился, если бы снова наткнулся на такое.
— У тебя хороший книжный шкаф. Много книг.
— Да, — мой голос сорвался, и я прочистил горло. Книги. Мы сосредоточимся на книгах. Точно. Да. Это я могу.
— Давно их собираю.
— Я бы с удовольствием взглянул на твою библиотеку.
— Я бы с удовольствием тебе показал.
Он на мгновение задержался на фото, затем глянул на тот снимок, который я уже опустил.
— Ты в последнее время разводил гриль?
— Нет. Надо будет сделать в ближайшее время. Давно хочу хорошего стейка.
Бишоп снова облизнул губы, на сей раз так, будто ощущал вкусы.
— Когда сделаешь, расскажи мне об этом.
— Обязательно.
Между нами воцарилось молчание, пока я убирал фотографии обратно в пакетик. Наше время истекало, но я надеялся вернуться через пару недель для еще одного визита, где мы могли беспрерывно говорить и не так беспокоиться о других.
— Энсон?
Я отложил фото в сторону.
— Да?
— Куда я пойду? Что я буду делать? Ну типа... если меня правда выпустят отсюда, у меня больше нет места в мире. Мне там не место. Я не знаю, с чего начать. Или как начать.
Он впервые заговорил с надеждой на будущее. Я всмотрелся в его лицо и наклонился ближе к стеклу. Понимая, как высока вероятность, что запись нашего визита будут просматривать, я не хотел привлекать внимание к нашей глубинной связи. Как бы мне ни хотелось дотронуться до стекла, ища его пальцев на своих, я сдержался.
— Ты поедешь домой ко мне, если захочешь. Я буду рад принять тебя у себя. У меня есть свободная комната. Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе адаптироваться. Помогу найти работу, если захочешь, или свое жилье. Помогу встать на ноги.
Такое будущее ему тяжело было представить. Доказательство этого отчетливо виднелось на его лице. Он не мог вообразить, что такой день правда наступит. Мир, о котором я говорил, был иллюзией.
Он не ответил.
— Слушай, я не хотел вдаваться в формальности, но хочу, чтобы ты знал — Джален поможет мне заключить договор с адвокатом. Она хороша в своем деле, Бишоп. Возможно, для тебя это лишь фантазии, но если будет по-моему, то это станет реальностью. Вот увидишь. Верь. Я сделаю все возможное, чтобы вытащить тебя.
Бишоп нахмурился, переваривая мои слова.
— Что ты сказал Джалену? Про... тебя и меня.
— Что мы друзья. Какие бы предположения он ни сделал на основании этого, это всего лишь предположения.
Я не говорил Бишопу, что Джален наверняка подозревает, но также не сказал, что его брат сам скрывает свою ориентацию. Это уже между ними.
— Ты будешь скрывать, кто ты, когда выйдешь на свободу? — спросил я.
— Если выйду.
— Так будешь?
— Не знаю. Сложно представлять себе другую жизнь. Здесь не остается сомнений, что секреты спасут тебе жизнь. На свободе... все иначе. Мне нравится думать, что я позволил бы себе свободу на всех уровнях, где это будет возможно.
— Стоит это обдумать.
Но это все было слишком абстрактным для него; я видел это по глазам.
По двери позади меня постучали, и Блэр просунул голову.
— Время вышло. Прощайтесь.
В тот же момент со стороны Бишопа за ним пришли два надзирателя. Джин и Сонни. Мы получили ожидаемые странные взгляды, но они ничего не сказали.
Интимного прощания не было. Никаких слов про тоску, которые готовы были слететь с губ. Наш безмолвный обмен взглядами сказал все, что мы не могли произнести. Бишоп медленно моргнул, как я замечал за ним прежде, и это выражало привязанность. Я ответил тем же, давая знать, что я понимаю.
Я повесил трубку со своего конца. У Бишопа трубку забрали, и мужчины открепили его цепи от пола.
Затем его увели.
Было ли глупо надеяться? Может быть. Но у меня не было другого выбора. Я не собирался сдаваться.
***
— Ты не думал, что тебя заводит тот факт, что он недоступен? Тебе нравится секретная фантазия о том, чтобы трахнуть убийцу? А может, у тебя фетиш на то, когда тебя покоряют и заставляют терпеть пожелания жестокого парня. А может...
Я швырнул подушку в голову Хавьера, заткнув его и едва не заставив расплескать пиво. Он расхохотался.
— Заткнись и смотри игру. Он не убийца, и у меня нет фетишей, — я помедлил. — Этим я готов поделиться.
— О! Круто. Выкладывай.
— Нет, — я усмехнулся в свое пиво и сделал глоток.
Было воскресенье, и «Далласские Ковбои» играли против Филадельфии. Хавьер настоял, чтобы я пришел в гости посмотреть игру, поскольку у нас обоих был выходной. Мелани сидела на кухне с подругой с работы, потому что не любила футбол.
Уже наступил ноябрь. Погода сделалась холоднее... по крайней мере, так утверждал Хавьер. Как по мне, +18 — это роскошь. Дома в это время года вполне часто выпадал снег, так что техасская версия холодной погоды меня не смущала.
Джален дважды связывался со мной после моего визита и сказал, что заполнил все необходимые бумаги для получения выплаты по страховке его бабушки. Но потребуется время для соблюдения всех формальностей. Тюремное заключение Бишопа создавало осложнение, поэтому они разбирались с деталями. Я предложил приехать несколько раз и забрать бумаги, которые Бишопу нужно было подписать. Мы надеялись разобраться с этим к декабрю.
Так что ситуация с адвокатом пока стояла на паузе.
За это время я еще раз навестил Бишопа и отработал смену в его секции. Четыре раза я брал дополнительные смены, чтобы побыть рядом с ним. Пока никто ничего не говорил. Ходили слухи, я чувствовал на себе взгляды и сталкивался с несколькими разговорами, резко обрывавшимися, когда я входил в комнату для персонала.
Среди надзирателей назревали подозрения. Хавьер говорил, что не слышал ни слова про мою ориентацию. Пока что. Их спекуляции пока касались лишь моих мотивов. Но он каждый день предупреждал меня, что это скоро изменится. Стоит лишь кому-то одному предположить, что я гей, и все рванет.
Я играл с огнем. Поздней ночью, когда мне не спалось, мой бок ныл, напоминая мне, почему я изначально оставил прежнюю жизнь позади.
— Ребята, хотите закажу пиццу? — крикнула Мелани с кухни.
— Было бы здорово, куколка, — сказал Хавьер и спросил у меня: — Какую начинку ты предпочитаешь в пицце?
— Да я непривередлив.
— Это я уже понял, но это не отвечает на мой вопрос.
— У меня уже заканчиваются подушки, чтобы кидать в тебя.
— «Мясное трио» устроит?
— Да. Но без ананаса. Это уже ни в какие ворота.
Хавьер запрокинул голову и крикнул своей девушке:
— Мясное трио и с двойной порцией ананасов, детка.
Я запустил в него свой последний снаряд, но он ожидал этого и со смехом отбил атаку.
Мелани заглянула в гостиную.
— Фу, Энсон, ты серьезно? Ананасам не место на пицце.
— Никаких ананасов. Твой парень ведет себя как мудак.
— Хавьер, будь лапушкой. Крылышки тоже хотите?
— Да, пожалуйста, — хором ответили мы.
На следующие тридцать минут мы увлеклись игрой. Из меня еще не сделали фаната «Ковбоев», но Хавьер купил мне кепку и настоял, чтобы я надевал ее на каждую игру, что мы смотрели вместе.
Когда доставили пиццу, мы пошли на кухню, чтобы наполнить тарелки. Мелани передала нам салфетки. Когда Хавьер потянулся к кусочку, я остановил его руку.
— Секунду. Дай я сфоткаю, — я вытащил телефон и подготовил кадр, подвигая коробку крылышек, чтобы все влезло.
— Ты что делаешь? Ты же не из тех людей, которые выкладывают все приемы пищи в соцсети?
— Нет, — я усмехнулся. — Это кое-что другое.
Я не делился деталями визитов к Бишопу. Это было личным, а Хавьер раз за разом доказывал, что не понимает этого.
Мы снова уселись на диван и поедали пиццу и крылышки, пока шла игра. Уже в четвертом периоде мой телефон завибрировал от входящего сообщения. Я вытащил его и нахмурился. По венам пробежал холодок.
— Что такое?
— Рей хочет, чтобы я завтра пришел за полчаса до смены и поговорил с ним.
Хавьер покачал головой.
— Я же сказал, что это дерьмо укусит тебя за задницу.
— Нет правила, утверждающего, что я не могу навещать заключенного. Я проверил.
— Да, но твое поведение чертовски подозрительно. Люди переговариваются, и лишь Богу известно, что именно услышал Рей.