Я напечатал ответ, говоря, что буду в назначенное время, и снова убрал телефон в карман.
— Я разберусь.
— Чувак, он написал тебе в воскресенье. Скажу тебе так, он явно недоволен.
Сейчас я не мог об этом беспокоиться. Разберусь с этим завтра и буду надеяться, что не навлек на себя слишком много проблем.
Глава 19
Я сидел за столом в комнате для персонала, постукивая ногой и барабаня пальцами по своему бедру. Все внутри меня нервно тряслось. Сегодня утром Рей прислал сообщение и сказал подождать его здесь. На этой неделе я работал в смену после обеда и приехал раньше, чем он просил, чтобы взять себя в руки. Хреновая идея. Теперь я переживал еще сильнее, чем когда расхаживал туда-сюда по дому.
В своей голове я придумывал худшие сценарии, и реальность пугала меня. Могли ли меня отстранить? Уволить? Сделать официальный выговор? Я понятия не имел. Поднимут ли они записи моих прошлых смен, чтобы посмотреть, что я делал, пока работал в секции Бишопа? Они увидят те несколько раз, когда я открывал его люк лишь ради физического контакта и успокоения?
— Миллер, — голос Рея от двери застал меня врасплох, и я подскочил, одергивая униформу и готовясь к нашему разговору.
— Привет.
Он показал на дверь.
— Пошли.
Его лицо было непроницаемым. Я последовал за ним по лабиринту коридоров до его кабинета и сел, как только дверь за нами закрылась. Рей садиться не стал. Он пристроился на углу своего стола и вытянул ноги, скрещивая руки на груди.
— Ты знаешь, почему я попросил тебя прийти?
Мне изобразить неведение или сказать правду? Как много он знал или подозревал?
— У меня есть свои догадки.
— Не хочешь поделиться?
— Полагаю, это связано с моими повторяющимися визитами к заключенному.
— Верно. Есть два пути. Ты расскажешь мне все, что происходит, ничего не скрывая, или же я использую свою рабочую теорию и доказательства и буду действовать с опорой на это. Что выбираем?
Мой бок заныл. Запульсировал. Я потер старый шрам, не в силах сдержаться. Рей уже в курсе, что я гей. Я не знал, как сильно правда навредит моей карьере, но его предположения могли оказаться катастрофическими в сравнении с правдой.
— Энсон.
— Я расскажу сам.
— Хорошо. Приступай.
— Я…
С чего мне вообще начать?
— У меня завязалась дружба с Бишопом Ндиайе. Больше, чем дружба. У меня... сильные чувства к нему, и полагаю, что эти чувства взаимны. В те разы, что я работал в его ряду, мы общались и рассказывали о своей жизни. Мы сблизились.
— И он — причина, по которой ты менялся сменами несколько месяцев назад?
— Да, сэр.
— А визиты?
Я смотрел на свои руки и старался не ерзать.
— Потому что я перестал меняться сменами, как вы посоветовали, и мы мало виделись. Сейчас он на втором уровне ограничений, как вы знаете. Он в депрессии, и я подумал, что могу подбодрить его визитом. Его бабушка, единственная, кто приходил к нему помимо адвоката, скончалась. Ему одиноко, — я посмотрел на Рея. — Я нигде не видел упоминания, что надзирателям нельзя навещать заключенных.
Рей поджал губы.
— Ты ставишь меня в очень сложное положение. Я беспокоюсь о безопасности других моих надзирателей, о тебе и о том, что решения, принимаемые тобой при исполнении, могут исказиться из-за чувств к этому мужчине. Заключенному.
— Я не позволяю этому влиять на свою работу.
Это ложь. Такое случалось.
— И если я решу пересмотреть записи твоих смен в той секции, я увижу надзирателя, исполняющего свои обязательства без предвзятости и нарушения правил?
Черт. Он уже это сделал?
Моя задержка с ответом оказалась необходимым ему доказательством. Он кивнул, словно я признался в своих грехах, затем провел рукой по подбородку.
— Каковы твои дальнейшие намерения в отношении этого заключенного? Какова твоя конечная цель? К чему это идет, по-твоему? У него ведь не просто пожизненное, Энсон. Он в отсеке смертников.
— Знаю. За него борется новый адвокат, — ну, или будет бороться, когда мы с Джаленом найдем деньги. — Я верю, что он невиновен, и надеюсь, что она сможет исправить ситуацию и дать ему шанс в жизни.
— Ты же понимаешь, насколько это маловероятно? Люди не так-то часто выходят из камеры смертников.
— Знаю.
— Так откуда эта тяга к нему? Зачем? Разве в жизни не хватает других кандидатов? Я не гей, но точно знаю, что у тебя есть и другие варианты. Почему он?
— Не знаю. Мы похожи. Мы ладим. Разговаривать с ним легко и комфортно. Может, ничего другого никогда и не будет. Я соглашусь на то, что могу получить.
Рей оттолкнулся от стола и обошел его, сев на стул и закинув лодыжку на колено.
— Это подводит меня ко второму поводу для опасений. Среди моих надзирателей ходят слухи. Мне надо их как-то пресечь. Боюсь, они скоро придут к выводу, и твоя ориентация окажется в самом разгаре этого бардака, — он поднял ладонь в успокаивающем жесте. — Опять-таки, твоя личная жизнь — твое личное дело, и я не осуждаю тебя за выбор партнеров. Не мое это дело. Однако, как ты видел ранее, если такая информация всплывает в тюрьме строгого режима, это угрожает твоей безопасности. Мы можем быть какими угодно понимающими и инклюзивными. Я могу отчитывать надзирателей, которые будут иметь что-то против или начнут дискриминировать тебя, но я ни хрена не смогу сделать, если заключенный решит вырваться и побить тебя или вонзить тебе еще один нож в почку. У нас куча мер в безопасности, но и в Ай-Максе они тоже были, и ты знаешь исход.
— Знаю.
— Так что мне делать?
Я покачал головой. Я понятия не имел, поскольку любое решение сократит мое время с Бишопом, а мысль о разлуке с ним причиняла слишком сильную боль.
Рей опустил обе ноги на пол и подвинулся ближе к столу.
— У тебя больше не будет смен в его секции, и тебе самому запрещено брать смены в его секции. Я официально запрещаю тебе работать с ним, ты меня понял?
Мое сердце ухнуло в пятки.
— Так что пока ты и этот заключенный состоите в неком подобии каких бы то ни было отношений, я не могу позволить тебе работать с ним.
Я открыл рот, чтобы возразить, но Рей поднял палец, затыкая меня.
— Однако твое личное время — это твое личное время. Ты прав, нет правил, запрещающих тебе навещать заключенного. Так что ты вправе развивать какие угодно отношения в твое личное время. С точки зрения других надзирателей вы пока что друзья. Предлагаю соблюдать осторожность во время визитов. Слухи могут навредить твоему благополучию.
Я разрывался на куски. Отчасти я знал, что он дает мне поблажку, и все могло пойти намного хуже, но это ранило. Это причиняло боль в сердце и в глубине моей души.
— Я понимаю.
— И Энсон?
Я встретился с его ожесточенным взглядом.
— Если я когда-нибудь найду тебя в его секции или услышу об этом, будут дисциплинарные последствия.
— Да, сэр.
Меня отпустили, и я побрел в комнату для персонала, чувствуя, как нутро скручивает узлом. У Бишопа оставалось еще несколько недель до снятия ограничений. С декабря я мог навещать его раз в неделю по два часа. А до тех пор придется соблюдать ограничение — два сокращенных визита в месяц, всего по часу.
Поскольку Рей сказал, что мое время — это мое личное дело, я решил, что ничто не мешает мне чаще писать ему или посылать книги, когда он сможет их получать.
Я стану своего рода «тюремным супругом». Всем прекрасно известно, что некоторые женщины писали заключенным мужчинам и искали контакта с ними, поскольку их завораживала опасная сторона их характера. Они питали нездоровое увлечение или даже влюблялись в этих мужчин.
Вот кем я стал? Хавьер прав?
Вот только я знал, что Бишоп не опасен.
Он невиновен. Я готов был поспорить на свою жизнь.
***
Новые условия оказались не самыми ужасными. Наступил декабрь, с Бишопа сняли ограничения. Мы виделись еженедельно, я каждый раз приносил фотографии, как это раньше делала его бабушка. Мы болтали обо всем и ни о чем. Он чаще улыбался и делился тем, с каким нетерпением он ждал моего визита каждую неделю.
Хавьер докладывал, что в период между нашими визитами Бишопу также лучше. Хавьер был моими глазами внутри. Я не мог находиться в той секции, но он держал меня в курсе.
— Вчера мне написал твой брат. Что бы там ни творилось со страховкой, все решилось. Он организовал, чтобы твою долю денег перечислили на отдельный счет, а не к твоим тюремным активам. Если сделать так, то большую часть заберут. Джален — совладелец счета, и он решит вопрос с банком, чтобы аванс перечислили адвокату. Там оказалась полная сумма. Наверное, мне придется принести тебе бумаги или какое-то одобрение на снятие средств, но я об этом позабочусь.
Бишоп слушал, переваривая детали. Я держал его в курсе происходящего. Когда он возразил против того, чтобы я вносил половину аванса, мы спорили. Как оказалось, мне и не придется. Последние недели я откладывал деньги и набрал неплохую сумму, но теперь ее можно оставить как подушку безопасности.
— Так что будет, когда она получит деньги?
— Тогда она начнет готовить апелляцию. Все будет железобетонно. Она проследит, чтобы ее точно не отклонили.
Он кивнул.
— Ладно.
— Она сказала, что потребуется время. Будь терпелив.
— У меня в принципе нет ничего, кроме времени, босс, — я выгнул бровь, и он улыбнулся, поправившись: — Энсон.
Ему сложно было избавиться от этой привычки. Я поддразнивал его и поправлял, но по правде говоря, не возражал против прозвища. Это была наша фишка. Он не считал меня кем-то высокопоставленным или начальником для него, и это лишь ласковое обращение, прижившееся между нами.
— Как Джален? — спросил он, изучая свои ладони.
— Похоже, он приходит в себя. После смерти близкого о многом надо позаботиться.
— Он один? У него есть девушка или еще кто-то, на кого можно положиться?
Я закусил нижнюю губу, колеблясь.
— Его поддерживают. Было бы здорово, если бы у него была еще и семья.