Бишоп покачал головой, отвергая эту идею так же быстро, как я ее предложил. Каждый раз. Он был настроен непреклонно. Хотелось бы мне знать, почему. Эти два брата как никогда нуждались друг в друге, но оба не соглашались на контакт.
— Ты принес еще фотографии пиццы? — спросил Бишоп.
Я улыбнулся и открыл принесенный пакетик.
— В этот раз без пиццы, но я выходил вечером на пробежку, и весь город сиял рождественскими огнями, так что я сфотографировал это. Подумал, что ты бы хотел увидеть праздничное веселье.
Я показывал ему фотографии Рождества в маленьком городке Оналаска. Фонари, обернутые гирляндами, венки на входных дверях, витрины магазинов с великолепными зимними декорациями. В этом году я решил поставить елку в своем доме, чего никогда не делал, будучи холостым. Я сделал это для Бишопа, чтобы принести ему частицу Рождества и показать, какой может быть жизнь, если он выйдет на свободу.
Его глаза словно остекленели, пока я по одному прикладывал снимки к плексигласовому окну. Он дотрагивался до них, запоминал. Он говорил, что рисовал наброски на стенах, как делал это с фотографиями, которые приносила ему бабушка.
Закончив с дюжиной снимков, я положил их обратно в пакетик и посмотрел на Бишопа через окно. Наш магнетизм был как никогда силен. Тяге сложно было сопротивляться. Но пока нам надо быть осторожными. В комнате не было надзирателей, но они в любой момент могли заглянуть в окошко со стороны Бишопа. Это было уединение, но в то же время нет.
Бишоп положил ладонь на стекло и прошептал в трубку.
— Я хочу дотронуться до тебя. Я скучаю по этой связи.
Не в силах отказать ему, я накрыл его ладонь своей.
— Я тоже.
— Я думаю о тебе каждую ночь, когда закрываю глаза. Я перечитываю твои письма снова и снова. На них остался твой слабый запах. Ты это знал? Я выгляжу нелепо, потому что нюхаю их и закрываю глаза, притворяясь, что ты рядом. Притворяясь, что ты сидишь на постели рядом со мной.
В моем горле встал ком, глаза защипало.
— Ты бы хотел этого? Лежать в одной постели со мной?
— Больше всего на свете.
— Я тоже.
— Могу я кое в чем тебе признаться?
— Ты можешь сказать мне что угодно.
Он наклонился ближе к окну, хотя в нашей ситуации это не имело значения. Его голос оставался низким и тихим.
— Я мечтаю поцеловать тебя. Ощутить твой вкус. Лечь с тобой так, как это бывает между двумя мужчинами.
По моей коже побежали мурашки, я задрожал.
— Я тоже, — прокаркал я. — Все время.
— Если я никогда не выберусь отсюда, я хочу, чтобы ты знал — ты важен для меня. Ты изменил мою жизнь, и ты мне дорог. Очень дорог. У меня никогда не было возможности познать эти вещи, но если и был человек, с которым мне хотелось бы разделить такой опыт, то это ты.
Моя грудь заныла.
— Бишоп, ты выйдешь отсюда. Мы познаем все эти вещи, если тебе этого хочется. Я тоже этого хочу.
— Мы должны надеяться, верно, босс?
— Да. Мы должны надеяться.
***
Надежда оборвалась на неделе перед Рождеством.
Это было двадцатое декабря. На прошлой неделе я забрал у Джалена банковские документы и принес Бишопу на подпись. Джален передаст деньги адвокату до праздников... по крайней мере, так он обещал.
Все наконец-то двигалось вперед. Я был уверен, что дело Бишопа получит то внимание, которого оно заслуживает.
Я поговорил по телефону со своей матерью, которая была не в восторге от моего решения остаться в Техасе на праздники, и тут мой телефон снова зазвонил.
Лежа на кровати в одних лишь боксерах и старой футболке для сна, я хмуро посмотрел на номер Хавьера на экране, гадая, почему он звонит вместо того, чтобы написать сообщение. На этой неделе я работал в ночную смену, а у него была утренняя ротация. Он знал, что я старался отрубиться после пробежки, так что этот звонок посреди утра был странным.
— Что такое? Ты разве не на работе? — спросил я, проверив время на электронных часах у кровати. Было около десяти утра.
— У меня перерыв. Ты где?
— Дома. Что случилось? — интонации его голоса заставили меня занервничать.
— Сядь.
— Я в кровати. Какого черта?
Тишина буквально орала мне в ухо, и я выбрался из-под одеяла, встревожившись. Что-то не так.
— Энсон, я... не знаю, как это сказать.
— Да просто скажи. Какого хера? Ты меня пугаешь.
— Окружной судья подписал его ордер на казнь. Бишопу назначили дату и этим утром перевели в камеру для ожидания казни.
Все мое тело похолодело. Меня вот-вот стошнит. Паника прострелила вены, и все внешние звуки, помимо бешеного биения моего же сердца, исчезли. Я не мог найти слов.
— Энсон?
— Я тут. Этого не может быть. Ты шутишь. Скажи мне, что ты шутишь.
— Хотелось бы. Я подумал, что ты захочешь знать.
Я встал, но мой мир пошел кругом, и мне пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть. Этого не может быть. Только не сейчас, когда мы так близки к получению апелляции.
— Энсон. Дыши.
— Я... мне надо идти.
Хавьер запротестовал на фоне, но я сбросил вызов. Перед глазами все помутилось, в ушах звенело, пока я, спотыкаясь, брел по коридору в ванную. Я снова и снова брызгал холодной водой себе в лицо, пытаясь прогнать облако тревоги, разрастающееся во мне.
Это не сработало.
Я содрогнулся всем телом и ухватился за край шкафчика в ванной, сотрясаясь в конвульсиях. Мои глаза горели, и слезы покатились по щекам прежде, чем я успел их сдержать.
— Бл*ть. Этого не может быть. Это снова дурной сон. Это неправда. Проснись, — я зажмурился как можно крепче и изо всех сил постарался вытянуть себя из этого кошмара. — Проснись. Проснись. Проснись! — я шарахнул кулаком по шкафчику, и руку прострелило болью.
Это не дурной сон. Это правда происходило. Уже слишком поздно.
Я вылетел из ванной и едва не упал, взбегая по лестнице по две ступеньки за раз. Я не знал, что делать, но мне нужно было пошевеливаться. Я должен был подумать, но не мог. В моей голове царила каша, и дурные предчувствия из-за ситуации с Бишопом, которую я разгребал все эти месяцы, ошеломляли меня.
Я рухнул на кухонный пол и стиснул свою грудь.
«Думай».
Я вытащил телефон из кармана и дрожащими пальцами нашел номер Джалена. Нажав на «Вызов», я поднес телефон к уху и закрыл глаза, втягивая воздух и выдыхая его обратно в размеренном темпе, пока дожидался его ответа.
— Я работаю. Сейчас не лучшее время, — на линии слышался шум тяжелых машин и периодическое пищание оборудования, а голос Джалена пытался это все перекричать.
— Нам нужны деньги немедленно. Еще вчера. Тебе надо уйти с работы и забрать их. Я еду к тебе.
— Какого хера с тобой не так? Я работаю. Я сказал, что получу их до Рождества. Мое рабочее расписание — полная жопа. Я всю неделю работаю сверхурочно и только в четверг освобожусь достаточно рано, чтобы заскочить в банк.
— Деньги нужны сейчас! — проорал я.
Наполнив легкие воздухом, я постарался унять панику, зная, что злость не принесет мне результатов. Джален займет обороняющуюся позицию, и я не мог допустить, чтобы он бросил трубку.
— Джален, они перевели его. Судья подписал ордер на казнь. Они назначили ему дату, и эта дата будет примерно через месяц, плюс-минус. Ты меня понимаешь? Они его казнят.
Единственными звуками остался шум стройки на фоне. Джален долго не отвечал. Когда он заговорил, его голос сделался сиплым.
— Ты серьезно?
— Я не стал бы шутить с такими вещами. Я еду к твоему дому. Сдается мне, жизнь твоего брата стоит того, чтобы пропустить один день на работе. Забери деньги.
— Л-ладно, — в этот момент он показался намного моложе своих тридцати четырех лет. И напуганным. — Ладно, я сейчас поеду.
— Я буду у твоего дома примерно через три часа.
Я сбросил вызов и резко развернулся, обдумывая следующий шаг. Одежда. Мне надо одеться. Взбежав вверх по лестнице, я натянул джинсы и толстовку. В один карман я затолкал бумажник, во второй — телефон, затем сбежал обратно вниз и схватил ключи.
Все это время я слышал в голове голос Синтии, говоривший, что это будет медленный процесс. Что это требует времени.
У нас не было времени.
Я уже час находился в дороге, когда мой телефон зазвонил. Я принял вызов через блютуз, не проверяя, кто это.
— Да, — рявкнул я, не в силах скрыть напряжение в своем голосе.
— Ты где? — это оказался Хавьер.
— За рулем.
— Я у твоего дома.
— Зачем? Ты разве не должен быть на работе?
— Должен, но я отпросился пораньше, потому что мой лучший друг пребывает в полном раздрае, и я не хотел оставлять его одного, бл*дь. Так что где ты?
— Еду в Джорджтаун.
— Зачем?
— Потому что у Джалена есть аванс для адвоката, а мне надо забрать эти деньги и отвезти ей, чтобы она пошевеливала своей задницей и подала его бл*дскую апелляцию, пока он еще жив.
— Энсон.
— Нет! — я шарахнул кулаком по рулю, когда глаза снова защипало. — Не говори мне, что уже слишком поздно, бл*дь. Я не сдаюсь. И не говори мне, что я сошел с ума, потому что я немедленно сброшу этот бл*дский вызов.
— Энсон, сделай вдох.
Я попытался, но воздух застрял в горле, а перед глазами все размывалось от слез, которые я уже не мог сдерживать.
— Я рядом, дружище. Возьми себя в руки, а то попадешь в аварию.
— Я в норме.
— Нихрена. Что я могу сделать? Что угодно.
Я вытер глаза тыльной стороной ладони и стиснул зубы, глядя на ладони перед собой.
— Запроси смену в отсеке смертников. Скажи Рею, что поработаешь там. Ты знаешь, что он предпочитает ставить на те смены добровольцев.
— Ладно. Считай, что сделано. Хочешь, чтобы я передал Бишопу сообщение?
— Нет. Я хочу, чтобы ты отдал мне свои смены, когда получишь их.
— Энсон.
— Не все. Две или три, желательно в выходные, чтобы Рей не узнал до понедельника.
— Тебя уволят.
— Знаешь, что? Мне уже плевать. Я не член его семьи, так что мне не разрешат навестить его перед казнью. Если на этом все закончится, если я не сумею совершить бл*дское чудо, то ты прекрасно знаешь, что я сделаю все возможное, чтобы увидеть его и хотя бы попрощаться.