– Андрюшка, вставай! Тятька зовет! – кричал Колька.
В раскрытую дверь сарая влился яркий утренний свет. Андрюша пошевелился и понял, что его будят. Сел на сено, широко зевнул и обидчиво заговорил:
– Вот тебя, чертенка, не во время леший принес. Не дал ты мне доглядеть такой хороший сон…
И, не поднимаясь с постели, протирая руками заспанные глаза, Андрюша рассказал:
– Приснился вчерашний солдат. Привел он меня в лес, подал топор, сказал, чтобы я рубил лучший лес на избу… Лес ровный, сосновый, гладкий, бревна, как свечи. И пошел я рубить, а брат Сашка из солдат будто вернулся и на своих плечах бревна таскает. Только не успели мы избу из нового леса срубить, ты и разбудил…
Андрюша еще раз сладко зевнул и поднялся на ноги.
– Жалко, говоришь, сна? – спросил Колька.
– Как же, не дал нам новую избу построить.
– Ну и хорошо. Ладно, что сейчас поднял тебя с постели, из новой-то избы ты не захотел бы совсем выходить… Ну, пошли!
У Шадрины в душной избе их ждала починка старых полусапожек и прочая работенка.
3. КРАЯ МЕДВЕЖЬИ
Глухи края медвежьи. С большим опозданием доходили в Куракино городские новости. Местный учитель изредка получал газету «Русское Слово», а потом газета совсем перестала приходить, хотя подписка на нее еще не кончилась. Учитель писал в редакцию письма, но все было напрасно. Так и осталось Куракино без известий с фронта, без городских новостей.
Весной восемнадцатого крестьяне на деле убедились в том, что такое советская власть. В Куракине, в Рубцове, в Чижове и на Горе, едва успел сойти снег, мужики с саженными колышками ходили по полям, по лугам: проводили в жизнь декрет о земле.
Александр, старший брат Андрюши, еще находился на войне, но земли нарезали и на него. Вскоре Александр вернулся с фронта с пулей в ноге.
К тому времени Андрюша перенял от Шадрины сапожное ремесло, заработал себе двуствольное шомпольное ружьишко и звонкоголосую гармонь. От Шадрины Андрюша ушел, но работать у себя на дому недоставало сапожного инструмента и кожи.
– Зачем тебе инструмент и кожа, – насмехался Шадрина, – потешь себя тальянкою да сходи в лесок ворон постреляй, чай, ружьё у тебя с двумя дырками, одного пороху жрёт сколько!
Брат Александр досадовал, тряс рыжей головой и упрекал Андрюшу:
– Ты уж не маленький, тебе ведь пятнадцать годов отмахало, а по-настоящему думать не научился. Для чего тебе гармонь? Для того, чтобы девки полюбили?
Андрюша краснел, смотрел на грязные половицы и на стоптанные сапоги брата.
– Опять же ружьё, разве это ружьё? – Александр доставал с полатей покрытую чёрным лаком старинную фузею, местами перевязанную медной проволокой и обитую для прочности жестью, и с издёвкой в голосе говорил Андрюше:
– Это не ружье, это подкрашенная старая оглобля! Эх, ты, забавник непутёвый, забавник!..
Андрюша молча слушал ворчанье брата и, не соглашаясь с ним, думал:
– «А чего плохого в том, что у меня ружье и гармонь?.. Почему бы мне в сумерки или в праздники не попиликать на гармошке? На чужой тальянке играть не обучишься, без своего ружья охотником не станешь»…
Степанида не упрекала Андрюшу. Она была рада, что меньшой сын подрос – в работники вышел, старший сын с войны жив вернулся. Радовалась мать еще и тому, что работящая, недурная лицом, ее дочь Таиська привлекла к себе внимание женихов и, наконец, выбрав бойкого парня, вышла замуж.
Подумывала Степанида о женитьбе своего старшего сына Александра. А он, устав от войны, пока еще не мечтал об этом. Одни были у него думы: поправить двор, выкормить из жеребца рабочую лошадку для хозяйства и обзавестись второй коровой.
…В начале зимы братья получили в земельном отделе разрешение рубить лес для постройки нового дома. С вечера Андрюша и Александр точили брусками топоры, а утром чуть свет брали по краюхе хлеба и уходили в лес.
Тот, кто вырос в деревне, знает, что значит новая пятистенная изба… В ней могут жить две семьи, два женатых брата. Четыре окна на солнечную сторону да по одному окну боковому. Крыша тесовая, а позади избы двор для скота, сверху над двором клеть для домашнего скарба. О такой избе приятно было думать братьям Андрюше и Александру.
Рубка леса шла быстро; каждое дерево было облюбовано, прощупано и бережно сложено в штабель. Знали братья, что избу придется строить не скоро, надо к тому времени хлеба иметь побольше для плотников – на деньги в ту пору рассчитывать было нельзя: они были дешевы и падали с каждым днем все больше и больше. Вся надежда была на хлеб да на пушнину.
Крестьяне, которые не имели ружей, находили различные способы охоты. Они ставили на звериные тропы силки, ловушки, волчьи и медвежьи капканы. Через день, через два охотники обходили те места, где были расставлены незатейливые орудия охоты и лова, а к вечеру возвращались из лесу домой, тащили на себе зайчишек, белок, а иногда и лисиц.
Андрюша тоже бродил по лесу со своей фузеей и сшибал всякую дичь. Охотился он до устали, не боялся попасть на след медведя, рассчитывая, что мишке двух зарядов будет достаточно. А сколько тогда было бы разговоров в Куракине: «Андрюша Коробицын медведя ухлопал. Да еще какого!» – и Андрюша прикидывал в своём уме рост и вес медведя. Но медведь, точно зная его намерения, увиливал от встречи.
В Рубцове за это лето медведи ободрали двух коров. Около Чижова в поскотине медведица гуляла с медвежатами и прокатилась верхом на ретивой кобылице; кобылица прибежала в деревню, кожа на боках у нее была разодрана. Кобыла жалобно ржала. Народ собрался в погоню за медведицей, но было уже поздно. Медведица с медвежатами перешла болота и скрылась в глухом, бесконечном лесу.
Однажды возвращался Андрюша с охоты недовольный. Две утки болтались вниз головами у его пояса. Целый день потерял – и только две утки! Брат Александр, наверно, опять покачает головой и скажет: «Эх, забавник, забавник, горе-охотник». Проходя мимо опушки леса, Андрюша заметил двух мужиков. На длинной жерди они несли какую-то ношу.
Потом, когда он подошел ближе, то увидел, что на жерди болтался подросток медведь. Лохматые лапы его были связаны крепкой веревкой. Жердь была просунута между связанных ног медведя и концами держалась на мужицких плечах. Медведь висел вниз головой, рычал, качаясь из стороны в сторону.
Андрюша изумленно поглядел на одного мужика, идущего впереди с окровавленным топором, заткнутым за ремень; поглядел на другого, что костылял позади; оба они тяжело отдувались, но были в веселом настроении и шутили:
– Тише, Миша, не рычи!
– Михайло-архангел, не шеперся, пока промеж ушей тебе обухом не попало.
Андрюша догнал мужиков и, не скрывая удивления, поздоровавшись с ними, спросил:
– Эй, дяди, как же это вас угораздило живого медведя веревками связать?
Крестьянин, который был с топором, хвастливо ответил:
– А вот как мы-то, в два счета голыми руками скрутили.
Медведь мотал опущенной головой, продолжая рычать. Андрюша пошел с мужиками рядом и не прочь был им пособить тащить такую ношу.
– В этом лесу ухлопали? – снова спросил Андрюша после некоторого молчания и указал на лес, откуда он только что вышел.
– Ну, да, в этом.
Андрюше еще более стало досадно: он бродил здесь весь день и даже свежего следа медвежьего не приметил, а тут – пожалуйте! Правду сказано: счастье – не пестерь, в руки не возьмешь…