— Не Хромов тут виноватый, а я!
Дубров улыбнулся одними губами. Улыбнулся, как человек, умеющий в спорах держаться естественно и спокойно.
— Тебе, Белоусов, нечего волноваться. Береги свои нервы. Они еще пригодятся.
По залу прошел глухой и негромкий ропот, а с заднего ряда, хлопнув ладонями о колени, поднялся пастух и голосом тонким, пронзительным, словно пропущенным сквозь свисток, крикнул:
— Это моя недоглядка! Руководство тут ни при чем!
Круглая голова Дуброва наклонилась к плечу, и всем стало ясно, что он Латкина осуждает за то, что тот не вовремя сунулся в разговор. Однако Дубров улыбнулся и громко спросил:
— А точно, что ты виноват»?
— Точно! — откликнулся Паша.
— А штраф с тебя удержали?
— Не…
— Так вот за это кое-кому и придется отвечать!
И опять по залу пронесся ропот, только более сильный и пересыпанный вздохами и смешками.
Если бы Хромов мог каким-нибудь образом оскорбить Дуброва, заранее зная, что это сойдет ему с рук, то он бы крикнул сейчас что-нибудь обидное, злое. Но делать этого было нельзя, и он молчал, злясь на Дуброва за то, что его унижают при всех.
Самое неспокойное началось, когда председатель собрания беловолосый грузный Горшков поставил вопрос: кому стоять во главе колхоза? Из глубины зала кто-то испуганно предложил:
— Хромову…
Голос замолк, и возникла угрюмая тишина. С минуту, наверное, длилось безмолвное ожидание. И вот осторожно и медленно родился гул. Потом он разросся, окреп, осмелел, и в шуме явственно зазвучало:
— Мужик деловой! Как будто не зашибает!
— А что корова пропала — это ли диво?
— Грамотный, слава богу! А с грамотным всяко не пропадем!
Голоса еще продолжали звучать тут и там, когда рядом с Горшковым поднялся плечистый Дубров и, опираясь кончиками пальцев о стол, лицом и грудью подался вперед.
— Белоусов, выходит, не нравится вам?
— Нравится! — громко рвануло из зала.
— Худо, значит, работал?
— Добро!
— Добро работал, а председателем не хотите!
— Хотим!
Дубров уселся с улыбкой усталого человека, который выиграл трудный спор. И тут же поднялся Горшков.
— Кто за то, — зычно выкрикнул в зал, — чтобы во главе колхоза остался Василий Михайлович Белоусов?
По залу от поднятых рук пошел ветерок, а на стене колыхнулись кривые тени. Но не успели тени сойти, как чей-то голос тонко воскликнул:
— Не эдак надо! Не эдак!
Бухгалтер Горшков растерялся, взглянул сначала на зал, потом на Дуброва — тот побледнел, но освоенная за много лет привычка быть ко всему и всегда готовым, помогла ему взять себя в руки и требующе спросить:
— Что? Что такое?
— Надо было сперва за Хромова голосовать!
— А какая тут разница? Никакой!
— Не скажи! Мы хотели Михалыча отпустить из колхоза! А теперь получается что? Омманули его?
— Но собрание проголосовало за старого председателя! Это о чем-нибудь говорит?
— Говорит об том, что были мы растерямшись!
Дубров скептически улыбнулся, а бухгалтер Горшков прокричал:
— Это что за выходка, Латкин? Немедленно прекрати! Кто позволил тебе срывать собрание и безобразить?
Паша, дергая головой и плечами, рвался что-то сказать, но его отговорили.
— Будет те, зимогор! Чево добьессе? Пятнадцать суток! Али охота?
Горшков на одном длинном выдохе проговорил:
— А сейчас, товарищи, начнем выбирать членов правления!
Собрание продолжалось, а Василий Михайлович душой был где-то вдали, в стороне и думал о том, что семья у него, кажется, развалилась. Если он не уедет в город, а сейчас уже точно, что не уедет, то жена к нему может и не вернуться. «Будем друг другу письма писать», — слабо усмехнулся он и услышал, как Горшков объявил:
— На этом собрание разрешите считать закрытым!
…Шарканье валенок и галош, скрип деревянных сидений, говор слились в рокочущий гул, который вместе с толпой рванулся к выходу.
Дуброву было неловко смотреть в глаза человеку, которого он вынужденно подвел. Но что ему оставалось делать, если сам Холмогоров пожелал, чтобы Белоусов по-прежнему возглавлял колхоз «Маяк». Разговор об том у них состоялся вчера. Холмогоров сказал:
— Хромова в «Маяке» не любят.
— Но Белоусов сделал прицел на город.
— Знаю, что сделал.
— Дак как теперь? — удивился Дубров.
— Поторопились…
— Значит, Хромову председателем не бывать?
— Конечно, конечно. И зоотехником-то, не знаю…
— Ну и дела. Как теперь с Белоусовым быть? Ведь это так его огорошит, так его огорчит.