— Я тут при чем? — изумился Шишов, подбирая нетронутую закуску. — Сам велел где-нибудь по дороге оставить. Я и оставил.
— Рать твою в два рысака! Тут умен!
— Не я, а дедушко с плешкой, — Валя хотел объяснить, при каких обстоятельствах он совершил свой обмен, но Иван поглядел на него угрожающе.
— Мерин что должен делать: рассусоливать или везти?
— Е-мое, — буркнул Валя и недовольно, будто чем-то его обделили, стал забираться в свой «Беларусь».
Мигунов же выбрался из машины и уселся на камень-валун при дороге. Основательно, прочно уселся, намереваясь уже не вставать.
— Я здесь, пожалуй, останусь.
Слободин безразлично пожал плечами, вздохнул и направился было к машине, да услышал смешок.
— Не понял? — остановился.
Механик сидел, широко расставив колени, и усмехался с вызовом зря оскорбленного человека, который желает предупредить.
— Один мой совет, — назидательно улыбнулся, — постарайтесь со мной никогда не встречаться, потому что я долго помню обиды.
Слободин посмотрел на механика с жестким укором. Он и так собирался с ним распроститься, высадив где-нибудь возле жилья. Считал, что слегка наказал его — и довольно. Он даже как бы о нем позабыл. И вдруг этим барственным голосом, этим чванливым намеком механик напомнил, что он еще есть и что он ничего не понял.
Оскорбился Иван. Сделал рукой загребающий жест, забирая им вдольдорожный кустарник, канаву и крупный валун, на котором так ловко пристроился завмастерскими.
— А ну-ко в машину! Быстренько, быстро!
Морошечно-желтым цветом вылился гнев на лицо Мигунова, и тут же к нему примешался испуг.
— Не! Не! Я домой… Вы чего, ребята? Ну зачем это вам? Ну не надо…
— Да ну тебя, — Слободин отвернулся. Залезая в машину, дал себе слово, что механика он поставит на место: «Вот отсеемся. Тут я порядок и наведу. Добьюсь, абы высекли, как поганца…»
Хлопнула дверца, стрекнули песчинки из-под колес. «Уазик» медленно покатился, преследуя трактор, как конвоир. И опять Слободин смотрел за окно, остро чуя в природе шаги уходящей весны и шаги приходящего лета. Иван не заметил, как засвистел мотивчик первой явившейся песни. И под мотивчик этот вспомнил, что дома его ожидает Елизавета, веселая говорунья, с характером бойкой бабы, которой мило и мужа любить, и детей подымать. Детей у Ивана двое, дошкольники Вова и Геня. Тоже ведь ждут не дождутся, когда объявится их отец. А потом пришел ему в голову Полетаев. Иван поставил его на свое, бригадирово, место и ухмыльнулся: «Ему бы трактор-то получать. Интересно, с чем бы он воротился?» Пришел Полетаев на ум и тут же исчез, вытесняемый более важным. В груди заострилась забота-тоска об оставленной им на весь день бригаде, в которой, казалось Ивану, могло случиться что-то плохое, чего поправить мог только он. Но это, видимо, от привычки жить неотлучно в своем Соловьеве. Случиться там ничего не должно. «А день-то сегодня, — отметил Иван с минутным довольством, — к нам было облаком повернулся. Да не-е. На кривых оглобельках нас не объедешь».
Солнце припало к угору, когда они въехали на паром. Закат был красив и печален. Старушки с узлами, женщина с дочкой, высохший, как на припеке, дряблый мужик, бусый матрос-перевозчик Великопятов — все глядели в сторону солнца с грустной досадой, как смотрят в ночи на уютный костер, который вот-вот догорит и погаснет.
Лева выбрался из машины, подвел под колеса чугунные чушки и тоже уставился на закат. Пахло водой и нагревшимся полом парома. Иван подошел к перевозчику, дал закурить и, заплатив за билеты, помог размотать причальную цепь. Над винтом забурлило. Паром развернулся, и тень от рубки упала в реку, вода в этом месте сделалась черной. Слободин приблизился к трактору. Увидев лежавшее на руле лицо с заштопанным носом, усмехнулся: «Где сидим, тут и спим. А в общем-то все понятно: пару ночей-то, самое малое, как не спал».
На стрежне реки показался косяк пиловочных бревен. Моторист, решив его миновать, дал хорошие обороты. И он бы, само собой, миновал, да в эту минуту прошла скоростная «Заря». Паром покачнуло. А вместе с ним покачнуло и трактор. Подпорки свалились. Пассажиры кто охнул, кто побледнел, кто схватился за поручни ограждений.
— Сто-ой! — заорал Иван, завороженно следя за колесами «Беларуся», которые дрогнули, тронулись, покатились. Шишов лишь голову приподнял, блаженно зевнул и снова улегся лицом на баранку.
— Тормозни! — закричал Шишову и Лева, бросаясь в своей снежно-белой с помпончиком кепке под переднее колесо. Передок сбил шофера, и Лева, падая на пол, успел-таки вытянуть руку, пихая книгу под рубчатый скат. Трактор запнулся.