— После нас в больнице не лечат! — орал Колька, стараясь достать коромыслом до упиравшегося спиной в железную штангу ворот Бориса, который, будто боксер на ринге, отскакивал от ударов и ждал момента, чтоб самому налететь на задиру. И он дождался. Кинувшись под коромысло, успел до удара сцепиться с Дьячковым и, сжав его голову сильным захватом, стал жестоко ее наклонять, выворачивая из шеи.
Федотов прошел сквозь толпу суетливых зевак, развалив их на две половины.
— Паленая кура, нешто я уговаривать буду? А ну разойдись, покуда не размахнулся!
Но драчуны не услышали: слишком были увлечены, и Федотов, вытянув руку, точно бревно, опустил ее с силой меж их плеч. Драчуны, разделенные толстой рукой, как границей, не сразу и поняли, что случилось, однако, увидев стоявшего между ними взопревшего Михаила, сообразили, что драку уже продолжать бесполезно.
Кто-то шутливо скомандовал:
— По домам!
И тут все увидели, как к плечу Бориса, неизвестно откуда взявшись, прибилась, взмахнув полами пальто, его молодая жена, уводя мужика с футбольного поля, а Кольку Дьячкова, кипевшего от нерастраченной мести, взял под опеку Федотов, облапив ручищей его мословатую спину, скривив на ней косыми морщинами пальтецо.
— С чего это вы сцепились-то, как петухи? — полюбопытствовал Михаил, ступая с Колькой к центру поселка, откуда летела сквозь визг и хохот песня неистовой Пугачевой.
— Он меня недоростышем обозвал, — ответил Дьячков.
— За что?
— За то, что я с его Верой разговорился.
Михаил не понял:
— Разговорился?
— Ну-у! Шел с ней вместе из магазина. То есть до дому ее провожал. Что ли, нельзя! Довел до калитки, а он тут и есть. Улыбается, ровно я глаз на нее положил, и спрашивает, как изверг:
— Понравилось?
— Понравилось, отвечаю.
— Так вот, недоростыш, — это меня-то он, при моем-то росте сто семьдесят пять сантиметров, — можешь, советует мне, еще с ней раза́ прогуляться. Но перед этим не позабудь заказать в мастерской костыли, потому как я из тебя буду делать хромого… Разве бы ты, Михаил, такое стерпел?
— Да, ядрена-ворона.
— Вот и я не стерпел! Вызвал его побеседовать за поселок. Дуэль не дуэль, но хотел проучить, чтобы хамством не занимался.
Федотов поправил:
— Это, Колюха, не хамство, а ревность! Известный сюжет. Так что ты на него не серчай. Все вы парни что надо! Только нервы у вас никуда. Нельзя из-за этого нам друг дружку увечить. Или не так?
— Так, — согласился Колюха, освобождаясь из-под тяжелой руки огрузневшего Михаила. Освободился и вытянул тощенькое лицо, будто чему-то вдруг изумился: — Ничего себе! А? Сам Иван Севастьяныч! Чего это с ним? Первый раз его вижу такого!
— Ого! — удивился и Михаил.
Мякин стоял, обхватив руками столб у забора. Рядом с ним Ариадна Андреевна, вся раскаленно-румяная от леопардовой шубы и тщетных стараний сдвинуть мужа с заклятого места, к которому он, казалось, прирос.
— Пойдем! — Федотов кивнул на жену начальника лесопункта. — Пособим.
Перепрыгнув канаву, они оторвали Мякина от столба, взяли под мышки и повели, то и дело приподымая, отчего его ноги плыли по воздуху, не доставая ботинками до земли.
Сидеть в гостях на квартире у Мякиных лесорубы не собирались. Усадив хозяина на диван, готовы были уйти восвояси. Да Ариадна Андреевна возмутилась:
— Нет! Нет! Так просто я вас не отпущу! Посидите! Ну-ко, так выручили меня! — И усадила обоих за кухонный стол.
Это уже было для Михаила опасной затеей. Но отказаться он постеснялся.
Когда они вышли на улицу, Михаила шатнуло, да так далеко, что он пробежал почти сто шагов, оставив где-то сзади Дьячкова. И тут же, увидев сквозь сумерки собственный дом, поспешил зайти на крыльцо и в потемках сеней нашарить дверную скобу.
Дома не было никого. Не включая света, Михаил сдернул с себя фуфайку, кепку и сапоги. Прилег было на пол. Но пол показался ему ледяным, и он, продрожав, перебрался на русскую печь.
Евстолья который уж раз, накинув на плечи овчинный шубняк, выходит к калитке. Смотрит вдоль улицы: нет ли где мужа? Не видать. Мелькают фигурки людей. Из-под берега, где устоялась первая темень, хлестнуло сыростью мерзлой реки. А за рекою толпятся деревья — многоступенчато, глухо и молчаливо. Вверху синеперые стайки обдерганных туч. Бледная звездочка над закатом. В красном закате пасутся кирпичные трубы, похожие издали на коней.