«Изрядная девка — эта гишпанка, — подумал он про себя. — Куда нашим московским репам до заморских баб и девок!»
Офицер заметил этот восхищенный взгляд молодого человека, и невольная досада шевельнулась в его сердце.
«Что этот варвар так смотрит на Элеонору? — недовольно подумал он. — Эти восточные люди, что турки, похотливы».
Осадив коня, он подождал, пока Яглин поравняется с ним, и вежливо спросил:
— Вы понимаете наш язык?
Яглин ответил, что понимает.
— Это хорошо. Стало быть, мы можем разговаривать с вами. Хотите, мы будем друзьями? — И офицер протянул молодому русскому руку в длинной перчатке.
«Что это он со своей дружбой напрашивается ко мне?» — подумал Яглин, который, будучи долгое время в посольстве, научился той истине, что за рубежом нужно быть осторожным, чтобы не попасть как-нибудь впросак, но, взглянув в открытое и показавшееся ему честным лицо молодого офицера, отогнал возникшие было сомнения и, подавая ему свою руку, сказал:
— Хорошо. Будем друзьями.
Они пожали друг другу руки.
— Моё имя — Гастон де Вигонь, — сказал после этого офицер.
Яглин сказал своё. Офицер пробовал было повторить его, но никак не мог.
Элеонора оглянулась на них и весело рассмеялась, глядя на Гастона де Вигоня.
— А я выговорю имя иностранца: Роман Яглин, — сказала она и звонко расхохоталась.
Яглин, глядя на неё, тоже рассмеялся.
— Будем и мы друзьями, — сказала Элеонора и протянула свою руку молодому русскому.
— За великую почту честь, — ответил тот и, пожав поданную ему маленькую, изящную ручку, не спешил скоро выпустить её.
Гастон, увидав это, нахмурился и отвернулся.
В это время они дошли до губернаторского дома. Элеонора круто остановила свою лошадь и тихо сказала своему спутнику:
— Теперь я еду. О н может опять увидеть нас.
— Мы сегодня увидимся? — наклонившись к самому её уху, спросил де Вигонь.
— Нет, на сегодня довольно, — ответила она. — Приходите, если хотите, завтра.
Элеонора пожала офицеру руку, кивнула Яглину и повернула лошадь в одну из боковых улиц.
Роман невольно посмотрел ей вслед, любуясь её стройной фигурой и красивой посадкой. Однако Гастон де Вигонь поймал этот почти восторженный взгляд молодого «варвара» и опять недовольно нахмурился.
— Ну, Романушка, и девка же! — раздался около Яглина голос подьячего. — Вот дьяволица-то, прости, Господи, моё согрешение! Коли на грех идти да с такой еретичкой связаться, так всех наших московских девок и баб забудешь.
— Это ты верно сказал, что забудешь, — о чём-то задумываясь, ответил Яглин.
И в его уме невольно мелькнуло широкое лицо полной, дебелой и некрасивой Настасьи Потёмкиной, дочери стольника Петра Ивановича Потёмкина, стоявшего во главе этого посольства. Пред самым отъездом их только что помолвили, и Пётр Иванович особенно хлопотал о том, чтобы взять будущего зятя в посольство, опираясь на то, что Роман, бегая часто в Немецкую слободу, научился там «языкам разным, без чего за рубежом мы просто пропасть должны», — как говорил он, хотя Роман Яглин выучился там только немецкому и латинскому языкам.
Правда, Настасья была хороша по-своему, в московском вкусе: была румяна, полна, но и только. Однако на её полном, вечно заспанном лице нельзя было прочитать ничего; оно как бы закаменело в своём выражении. Движения тоже у неё были как бы рассчитанные, слова — ранее заученные, точно она боялась сказать что-либо лишнее или лишний шаг сделать.
«Кукла! Как есть кукла!» — решил про себя Яглин, вспомнив про свою невесту.
Но в это время они дошли до губернаторского дома. Гастон де Вигонь, соскакивая с лошади, сказал: «Я сейчас пойду и расскажу про всё дяде» — и скрылся в крыльце высокого дома.
— Ух, упарился! — произнёс подьячий, садясь на камень около дома. — И пекло же, прости, Господи! Кваску бы теперь хорошего… с ледком… Да похолоднее.
— А может, вина, Прокофьич, хочешь? — смеясь, сказал Яглин.
— Что же, и от винца не отказался бы.
Яглин обратился к Баптисту и спросил, нельзя ли достать где-нибудь вина.
— О, сколько хотите! — воскликнул солдат. — Здесь неподалёку есть хороший кабачок. Там доброе винцо есть.
Яглин полез в нижний карман кафтана, вытащил оттуда большой кошель из тонкой кожи, в котором находилось немного денег, и, вынув оттуда несколько монет, подал их Баптисту.
— Сейчас и вино пить будете, — сказал тот подьячему, подмигивая ему правым глазом и ударяя рукой по его толстому животу, отчего тот даже вскрикнул.