— Ну, так дело можно устроить. Я за тебя посольским дьякам пообещаю.
— Уж постарайся, Сергей Степанович. А я тебе из своей будущей «вотчины» подарочек пришлю да во всех тамошних церквах за обедней прикажу твоё имя поминать.
Плетнёв на другой день куда-то ушёл и вернулся только вечером.
— Ну, Авдей Борисович, — весело сказал он, входя в комнату, где сидел Курослепов, — молись Богу да благодари Миколу Угодника.
— Али что выгорело, боярин?
— Выгорело! Только недёшево достанется тебе воеводство это. Сот пять серебра выкладывай.
Поморщился расчётливый Курослепов, так как не думал, что воеводство будет так дорого стоить.
«Ну, да не беда, — подумал он затем, — на воеводстве всё с лихвой выколочу».
— Иди завтра в приказ, подавай своё челобитье, да денег поболе пятисот бери: помимо дьяка надо ещё дать подьячим, ярыжкам приказным разным, и стрельцов, что у приказа стоят, не обойди. Сухая-то ложка рот дерёт. Да не забудь ещё: дьяк с тебя за воеводство вдвое запросит. Так ты торгуйся, более пяти сотен серебра не давай. Это мне верный человек сказал, что теперь у них по росписи только одно это воеводство впусте и осталось.
— А не знаешь, боярин, где это воеводство? — спросил Курослепов.
— А где-то в Казанском краю. Городка-то только наверное не помню.
Курослепов опять поморщился.
Плетнёв заметил это.
— Да ты погоди лицо-то кривить, Авдей Борисович, — сказал он. — Ты только подумай, где ты воеводить будешь? В таком крае, откуда в Москву ни одна жалоба не придёт. Ведь это чуть ли не на краю света. Одна Сибирь только дальше-то. Да к тому же в Казани воеводой мой большой дружок сидит. Он на всё, что ты там творить будешь, сквозь пальцы будет смотреть.
Доводы подействовали на Курослепова, и он в тот же вечер засел за писанье следующей челобитной:
«Великому государю, и царю, и великому князю всея Руссии и многих земель отчичу и дедичу обладателю холопишка Авдейка Курослепов бьёт челом.
Слёзно прошу тебя, великий государь, приказать меня пожаловать за мою многую службишку тебе воеводством. В прошлых летах был я, Авдейка, по твоему, великого государя, приказу во многих походах и со шведами и с поляками воевал. И в той, со шведами, войне глаза лишился, и спина не может, и поныне не могу тебе, государю, походную службу править. И бью тебе ныне челом, прикажи меня от прежней службы отставить и за многие ратные труды мои пожаловать великим жалованьем и пошли куда-нибудь на воеводство. А в том, что я, холоп твой Авдейка, правду говорю, у меня и послух есть».
XI
На другой день Курослепов поднялся рано и, усердно помолившись пред иконами, пошёл в приказ.
Старшего приказного дьяка он скоро нашёл.
— По какому делу? — спросил тот, пронизывая Курослепова своими маленькими, хитрыми глазками.
— Да челобитьишко подать, — ответил Курослепов, — на воеводство.
— У нас одно воеводство осталось, — ответил дьяк. — В Казанской земле город Свияжск есть. Да недёшево будет стоить воеводство это.
— А какая цена у вас по росписи?
— Да роспись что? — пренебрежительно ответил дьяк. — Когда много воеводств есть, тогда мы по росписи, а теперь лишь одно воеводство впусте осталось — ну и цена на него особливая.
— А какая цена ему будет?
— Тысяча рублёв.
— Побойся Бога, дьяк! — сказал, махая руками, Курослепов. — Да когда же такие цены были? Ведь это не Смоленск или не Новгород, чтобы тысячу рублёв брать. Уступи хоть что-нибудь! Когда такие деньги на воеводстве соберёшь? Да и городишко-то твой так себе.
— Ну, умеючи-то понасобрать скоро можно. А что город плох, так ты этого не говори. Там народ всё безответный — чуваши да черемисы — бери с них что хочешь.
— Да всё же уступить надоть, дьяк.
Начался торг — и через некоторое время свияжское воеводство досталось Курослепову за восемьсот рублей.
Через несколько недель Курослепов ехал с указной царской грамотой на воеводство и уже по дороге начал проявлять свою воеводскую власть. Несмотря на то что он всю дорогу ехал даром, так как в выданной ему в приказе подорожной было сказано, что едет-де он на царскую службу и денег и пошлин за провоз, на лошадях ли, сухопутьем ли, на стругах ли, с него не брать, но этого ему казалось мало. Подвод он заставлял выставлять вдвое, чем показано в подорожной; перевозчиков и струговщиков заставлял для себя на другом берегу рыбу на уху ловить; а если где оставался переночевать, то там всё до хозяйских жёнок и девок добирался. А иногда просто, потехи ради, возчикам зубы выколачивал.