Но вот он доехал до Свияжска.
Встревоженный целовальниками народ побросал свои занятия и побежал к городской заставе посмотреть на нового воеводу и по внешнему виду угадать, каков он — грозен или милостив? Соборный поп и обедать бросил, поскорее оделся и приказал во все колокола звонить на колокольне. В церкви собрались и все служилые люди города — дьяки, подьячие, земский и губной старосты, целовальники, ярыжки, а также те немногие бояре и дворяне, которые жили в городе, и именитые купцы.
Впереди всех стоял священник с крестом, а позади него земский староста с блюдом в руках, на котором был хлеб-соль, а рядом с нею «денежная почесть», или «въезжее», собранное ещё заранее среди всех жителей города.
Курослепов подъехал на телеге к собору и подошёл под благословение к священнику. Затем его приветствовал земский староста и просил не погнушаться мирским хлебом-солью. Курослепов на последнюю и не взглянул, а сразу взялся за «денежную почесть» и тряхнул её, желая удостовериться, много ли там.
— Немного же собрали! А, кажись, город не бедный! — произнёс он затем и прошёл в собор, где лежали мощи епископа Германа, одного из трёх просветителей Казанского края.
Все, встретившие нового воеводу, разошлись, почёсывая себе затылки.
«Ну-у, — думали они дорогой, — а, пожалуй, новый-то воевода даст о себе объявку лучшего старого. Тому «въезжего» куда меньше поднесли — и то как доволен остался. А этот: «немного же собрали». Объявит же он себя! Не дай Бог с ним дело иметь! С живого шкуру, пожалуй, драть станет».
И действительно, новый воевода показал себя.
Скоро стоном застонала вся Свияжская земля.
Лют оказался новый воевода. Много ему всяких добровольных подношений делали земский и губной старосты, дьяки, прочие служилые, тяглые и торговые люди, а всё ему мало было.
— Что мало принёс? — кричит он на какого-нибудь челобитчика. — Да ты подумал ли о том, с кем тягаться-то вздумал? Может, ответчик-то больше твоего даст, так кого я по совести должен осудить: его или тебя? На, бери назад свою челобитную да сначала побольше принеси поклона!
Сильно стал кормиться воевода. Много у него уже накопилось добра в сундуках и амбарах, а ему всё мало.
«И куда ему, бездне эдакой, столько добра? — думали свияжские люди. — Добро бы семейный был или бы женатый, а то один как перст на свете!»
Воевода и сам видел, что в какой-нибудь один год у него довольно добра накопилось, пора бы и остановиться и полегче брать. Но жадность своё брала, и не мог он удержать свою расходившуюся руку.
— Вор!.. Одно слово — вор!.. Хуже татарина некрещёного!.. — в один голос порешили свияжские люди. — Совсем со света сживёт нас.
И стали было подумывать свияжские люди, нельзя ли кого-либо отправить в Москву с челобитьем на вора-воеводу, чтобы сжалился царь над своими холопами и убрал от них Курослепова.
XII
А тут случилось такое дело, что не только весь уезд ахнул, а и сам казанский воевода, несмотря на то что у него было привезённое Курослеповым от Плетнёва письмо, где тот просил своего кума не оставить своей милостью и научением нового свияжского воеводу, почесал у себя в бороде и задумчиво сказал:
— Ну, ну… Дела!.. Это как узнают в Москве, так отправят Курослепова за Камень[6] соболей с куницами ловить. Ведь такое позорное дело. Словно бы и не русский воевода, а какой-нибудь нехристь.
А «позорное дело» это было следующее.
Как-то в один из базарных дней отправился воевода на городскую площадь с обычною своею целью: не кинется ли что в глаза, что можно было бы приставам приказать снести на воеводский двор.
В последнее время Курослепов перестал вообще стесняться и вёл себя на воеводстве точно в завоёванном городе, таща себе во двор всё, что ни понравится его завидущим глазам.
Кроме того, ко всему присоединился ещё новый повод для недовольства свияжцев: большую охоту стал проявлять воевода к женскому полу.
Уж немало было в городе недовольных мужей, оскорблённых Курослеповым и ждавших только часа, чтобы так или иначе отмстить воеводе за бесчестье.
В этот же день он был настроен особенно благодушно и с улыбкой посматривал на встречавшихся ему на пути купеческих жёнок и дочерей, знавших повадку воеводы и потому торопливо закрывавших своё лицо рукавом.
И вдруг увидел воевода, что посредине улицы едет открытая колымага, а в ней сидят старик и молодая девушка с весело смотрящим по сторонам лицом. Нечаянно она повернулась в сторону Курослепова, и, должно быть, показалась ей смешной фигура воеводы, только она звонко расхохоталась и показала старику на предмет своего смеха. Старик взглянул, куда указывала девушка, и, узнав воеводу, поспешно ткнул рукою в спину правившего лошадьми возницу, чтобы тот уехал скорее от греха.