— Советую. Своё решение я менять не намерен. Так это и знай.
— Вот теперь вы и войдите в моё положение, господин московит, — продолжал Гастон. — Я люблю эту девушку и в то же время дядя запрещает мне это, грозя лишить наследства и повредить моей будущности.
«Тут, оказывается, то же, что и у нас, на Москве, — подумал Яглин, — без согласия старших и не думай решить свою судьбу. Вот она — Еуропа-то!»
— Скажите мне, как бы вы поступили в этом случае? — спросил его офицер.
— А вы очень любите её?
— Да, люблю.
— Если бы я был на вашем месте, то не посмотрел бы ни на какого дядю и женился бы на любимой женщине, — сказал Яглин. — У нас, на Москве, в таких случаях иногда дело решают увозом, несмотря ни на какие угрозы со стороны старших.
Офицер задумался. По его лицу было видно, что в его душе боролись любовь и боязнь за будущее.
— А вы подождите, — посоветовал Яглин. — Быть может, ваш дядя примирится с этим и разрешит вам жениться.
— Тогда будет уже поздно: она в скором времени уезжает вместе с отцом в Париж.
Что-то кольнуло в сердце Яглина.
— В Париж? — переспросил он.
— Да. Оттуда, кажется, он хочет ехать в германские земли, ко двору какого-то князя, который пригласил его быть его доктором.
У Яглина ещё более защемило на сердце от сладкой боли.
«А вдруг мы вместе поедем?» — подумалось ему, и какие-то неясные надежды на будущее стали закрадываться в его сердце…
Гастон всё более и более хмелел. Яглин узнал уже достаточно о том, что его интересовало, и решил, что пора уходить. Он поднялся и, простившись с де Вигонем, вышел на улицу.
Но домой он возвратился не тотчас же и ещё часа два ходил по улицам города с какими-то смутными мечтами и неясными надеждами.
XVII
На другой день Роман почувствовал, что его кто-то трясёт за плечо. Он открыл глаза и увидел над собою лицо Игнатия Потёмкина.
— Вставай, Роман, вставай! — говорил последний испуганным голосом. — Да проснись же ты, медведь этакий!
— Что случилось? — спросил Яглин, наконец проснувшись.
— Отец захворал. Мечется да бредит всё что-то. Мы с Румянцевым голову потеряли, не знаем, что и делать. Лекаря хоть, что ли бы.
— Можно на него взглянуть-то? — спросил Яглин.
— Идём, идём. Он никого теперь не узнает. Должно быть, горячка.
Яглин пошёл с ним к той комнате, которую занимал Потёмкин. Перед нею толпились челядинцы и толковали о болезни посланника.
— Не дай Бог помереть на чужой стороне, — разглагольствовал подьячий, размахивая руками. — Ни за что такого и в рай не пустят.
Яглин и Игнатий вошли в комнату, где нашли одного из священников посольства, отца Николая. Возле него стоял растерянный Румянцев и тупо глядел на лежавшего на постели посланника. Лицо последнего было красно, глаза закрыты, а рот полуоткрыт, и из него порой вылетали какие-то неясные звуки и хрип.
— Отходную, видно, пора прочитать, — сказал священник.
Яглин, оглянувшись на него, возразил:
— Ну, отходную-то, кажись бы, и рано читать! А вот что лекаря позвать бы надо, так это вернее будет.
— Ещё чего выдумаешь! — ворчливо сказал священник. — Православного человека да басурман какой-нибудь будет лечить.
— Ну, чего ты, отец Николай, толкуешь-то? — сердито сказал на это Яглин. — А на Москве-то у нас что? У самого царя разве нет иноземных лекарей в Аптекарском приказе? И сам он у них лечится, и ближние бояре также.
— Да где же здесь лекаря-то возьмёшь? — жалобным голосом сказал Румянцев.
— Я знаю, — сказал Роман Андреевич. — Сейчас пойду и приведу сюда.
И он быстро выбежал из комнаты.
На дворе он увидел осёдланную лошадь, вскочил на неё и понёсся по улицам к тому дому, где вчера видел разговаривающими Гастона и Элеонору. Он соскочил с коня, привязал его к росшему вблизи дереву и, подойдя к двери, на которой висел деревянный молоток, ударил им.
Через минуту дверь отворилась, и на пороге показалась одетая в домашний костюм Элеонора.
Теперь Яглин мог лучше рассмотреть её, чем в первый раз, и не мог не воскликнуть про себя:
«Ну и красавица же, прости, Господи!»
А Элеонора, видя, какое впечатление она произвела на молодого московита, стояла молча и улыбалась, глядя на него, в смущении перебиравшего концы своего кушака.
— Какой случай привёл вас сюда? — наконец спросила она, протягивая Роману свою белую, точно выточенную из мрамора руку. — Ведь мы, кажется, с вами знакомы?
Яглин снял свою шапку и поклонился ей.