— Слушай, Прокофьич! — строгим тоном сказал Яглин, грозя пальцем под самым носом подьячего. — Чтобы твой поганый язык напередки не смел ничего про неё говорить, а то я вырву его у тебя из глотки и собакам брошу. Понял? — И, ещё раз погрозив толстяку пальцем, он вышел вон из дома.
Подьячий остался в комнате один с широко раскрытыми глазами.
— Фу ты, напасть!.. — забормотал он про себя. — Что это с ним сделалось? Никак, он в эту гишпанку-то того… Не поблагодарил бы его будущий тестюшка за такие дела!.. Ну да Петру Ивановичу так и надо. Я рад, если его будущий зятюшка пред венцом вдоволь погуляет. Будет чем потом, живя с рябой Настасьей, вспомнить свою молодость. Будет посланник знать, как батогами мне грозить. Я ещё и сам Роману помогу, где надоть, Петрушке свинью подложить.
Роман рассерженный вышел из дома. Но вскоре его раздражение улеглось, и он на свой предыдущий разговор взглянул даже юмористически, зная, что от Прокофьича дурного ждать нельзя — самое большое, если потреплет языком. Довольный этим, он быстро зашагал по направлению к дому Вирениуса.
Ещё издали Роман увидел в одном из окон знакомую фигуру, напряжённо смотревшую вдаль. Завидев вышедшего из-за угла и попавшего в поле её зрения Яглина, она вся вдруг вспыхнула и поспешно отошла от окна в глубь комнаты. Яглин издали заметил это смущение, и у него сладко защемило сердце.
Не успел он дойти до дома, как дверь последнего отворилась и на пороге показалась «гишпанка».
— Вы к отцу? — спросила она, обдавая его лучистым взглядом своих больших чёрных глаз, и невольно залюбовалась его красивым нарядом.
— Да. Он дома?
— Нет, его дома нет. Он у одного больного. Но скоро придёт. Вы, быть может, подождёте?
Роман, конечно, охотно принял это приглашение, так как до сих пор ему не приходилось ещё ни разу быть с «гишпанкой» наедине. Он прошёл за нею, и она провела его в свою комнату.
Что они там говорили, наверное, Яглин не рассказал бы никому на свете; но только когда он вышел, то чувствовал, что у него готово от радости выскочить из груди сердце.
— Она не любит его, не любит! — в радостном возбуждении повторял он, идя к себе в гостиницу.
Конечно, в этот день ему так и не удалось ни о чём переговорить с Вирениусом.
XX
Это Роман сделал на другой день.
Лекарь сказал ему, что в Байоне он остановился на время и думает ехать ко двору одного немецкого князя, где надеется получить постоянную службу.
— А знаешь что, Роман, — сказал Потёмкин, когда Яглин передал собранные им от лекаря сведения, — что будет, если переманить его на службу царского высочества? А?
У Яглина вдруг радостно забилось сердце — и опять зашевелились радостные надежды.
— Как, государь? В Москву?
— Ну да! Ведь помнишь, чать, что в Посольском приказе на этот счёт нам заказывали? Чтобы всяких искусных людей на царскую службу сманивать. А он, кажись, лекарь хороший.
— Сам видел, государь, — ответил Яглин. — Кабы не он, так и не подняться бы тебе с постели.
— Это — правда. Ну, так вот передай-ка ты ему это. Не хочет ли он на царскую службу идти?..
В тот же вечер Яглин передал Вирениусу предложение посланника. Лекарь задумался.
— Вот какое дело! — в раздумье произнёс он. — На это сразу решиться нельзя. Надо подумать.
Улучив удобную минуту, Яглин шепнул «гишпанке»:
— Мне надобно кое о чём переговорить с вами. Где бы это можно было сделать?
— Приходите сегодня вечером к городским валам, около северных ворот, — сказала она.
Яглин целый день с нетерпением ждал этого своего первого свидания с очаровавшей его «гишпанкой».
Лишь наступил вечер, он вышел из дома. Чтобы на него не обращали внимания горожане, он выпросил у хозяина гостиницы широкополую шляпу и тёмный суконный плащ, которым так плотно закутался, что даже встретивший его на улице Прокофьич не узнал его.
Он пошёл к самой окраине города и вскоре был около северных валов. В одном месте оказалось какое-то развесистое дерево, и Яглин сел возле него на камень.
Прошло некоторое время, в которое Роман мог пораздумать над настоящим положением вещей. Он чувствовал, что его захватывает какая-то новая сила, которая не даёт ему возможности остановиться и куда-то влечёт его.
Что это: любовь ли к этой так случайно встретившейся женщине или только простое увлечение, которое с ним было раза два или три и в Испании, где долго пробыло посольство?