— Отчего же, — хладнокровно ответил Яглин. — Хотя у нас, в Москве, не приняты поединки, но здесь они в ходу, и я подчиняюсь обычаю.
— Я пришлю завтра к вам своих секундантов, — произнёс Гастон и, круто повернувшись, пошёл вдоль улицы.
«Вот так напасть! — подумал Роман, стоя на месте. — Не было печали — черти накачали! Ну, да делать нечего — придётся, видно, драться. Только где вот свидетелей-то добыть? Наши в этом толка не знают, да и не хотелось бы, чтобы огласка была. А если узнает сам посланник — прямо беда!»
Размышляя таким образом, он дошёл до гостиницы. У самого крыльца последней он вдруг наткнулся на каких-то двух человек, из которых один барахтался на земле, а другой тщетно старался поднять его.
— Вставайте, московит! Чего вы валяетесь на земле? Ну, выпили немного, пора и спать! — сказал второй по-французски.
— Ну тебя к лешему, басурманская рожа! — ругнулся первый чистой русской речью. — Чего пристал, ирод? Пусти, говорят! Я дома… и здесь спать лягу…
Но француз не понимал слов пьяного московита и всё продолжал уговаривать его, стараясь поднять, но так как он и сам был пьян, то также то и дело падал на землю.
— Ну, чёрт с вами… лежите, что ли, здесь!
Яглин подошёл поближе и узнал в пьяном русского подьячего.
— Пойдём, Прокофьич! — сказал он, беря товарища под мышки. — Если Пётр Иванович узнает, что ты пьяный по улицам валяешься, то он опять велит тебя батогами бить.
— А, это ты, Романушка! — сказал подьячий. — Домой, говоришь? А на какой ляд домой-то? Я гулять ещё хочу. Айда-ка, Романушка, вон с ним… как его?.. Ба… Ба… Баптистом… в то кружало, где мы сейчас с ним были! Ну и вино же, я тебе скажу!.. А девки — просто малина!
— Порядочно выпил ваш товарищ! — сказал Яглину Баптист. — Не удержишь его, как наляжет на вино.
Наконец оба они кое-как поставили подьячего на ноги, довели и уложили в постель, где подьячий скоро уснул.
— Постой, Баптист, — сказал Яглин, видя, что солдат хочет уходить. — Мне нужна будет от тебя услуга.
— Приказывайте, господин московит.
— В городе у тебя, наверное, немало знакомых. Да? Мне нужно двух свидетелей для поединка. Можешь найти мне их?
— Поединок? С кем? — насторожил уши Баптист.
— С одним офицером.
— Стало быть, вам нужны люди благородной крови, — рассудил Баптист. — Я разыщу. Завтра же они придут к вам.
— Хорошо! Это дело нужно покончить поскорее, так как посольство может уехать из города в скором времени.
Баптист откланялся и ушёл.
«Вот и на поединок нарвался, — думал Яглин, оставшись один. — Что-то будет? Быть может, этот бешеный рубака проколет меня насквозь — и я уже более не увижу Москвы златоглавой!»
XXI
На другой день Яглин ещё спал, когда его разбудил подьячий.
— Вставай, Роман! Там какие-то гишпанские дворяне пришли. Баптист говорит, что к тебе.
Яглин живо вскочил на ноги, оделся и сбежал вниз. Там, на улице, около двери, стояли два каких-то человека со шпагами у бедра. Один из них был низенький, толстый, с рыжей растительностью на лице; другой — тонкий и высокий, с франтовски закрученными кверху усами и холёной бородкой. Яглин поклонился им.
— Вот, господин московит, — сказал откуда-то вынырнувший Баптист, — это — те самые испанские дворяне, которые соглашаются быть вашими секундантами.
Роман стал благодарить их за ту честь, которую они оказывают ему, чужеземцу.
— О, это — сущие пустяки! — произнёс рыжий. — Мы рады служить. Надеемся только, что вы тоже у себя на родине — дворянин, а не происходите из черни?
Яглин ответил утвердительно.
— Отлично. Скажите, с кем вы дерётесь?
— Королевский офицер Гастон де Вигонь.
При этом имени Баптист еле удержался от восклицания.
«Славно, однако, я влетел! — подумал он. — Гастон де Вигонь — записной рубака, отлично владеет шпагой и проколет этого московита, как муху. Да и мне-то влетит от него здорово, если он узнает, что я помогаю этому дикарю! Чего доброго, отведаешь от него палок. Попался-таки я впросак!»
— Вы хорошо дерётесь на шпагах? — спросил рыжий Яглина.
— Ни разу в жизни не дрался, — ответил тот.
— Чёрт возьми! — воскликнул рыжий. — И идёте драться с таким рубакой, как Гастон де Вигонь?
— Что же? Мы, московиты, не любим отворачиваться в сторону, когда нам в лицо глядит смерть.
— Храбрый народ! — пробормотал по-испански высокий.
— Когда назначен день дуэли? — спросил рыжий.
— Это от вас будет зависеть, — ответил Яглин.
— А, это хорошо! Тогда уговоримся свести вас через четыре дня, а до тех пор мы, если хотите, научим вас обращаться со шпагой. Если угодно, то этот человек, — при этом рыжий испанец указал на Баптиста, — проведёт вас хоть сегодня вечером к нам, и мы дадим вам первые уроки фехтования.