Чуткие к тонкостям посольского этикета Потёмкин и Румянцев сразу поняли значение появления губернаторских посланных и встретили их с помпой. Потёмкин ожидал их, стоя посреди своего шатра, одетый в тяжёлую меховую шубу, в высокой горлатной шапке и с палкой в руке. Позади него полукружием стояли Румянцев, Яглин, подьячий, писцы, оба священника и остальные челядинцы посольства, одетые в шубы, парчовые кафтаны и цветные терлики.
Губернаторские посланные в изысканных словах приветствовали от имени маркиза Сен-Люка посольство, поздравили с благополучным прибытием и осведомились о здоровье посланника.
— Благодарю друга моего, градоначальника города, — степенно кланяясь, сказал Потёмкин, когда Яглин перевёл ему слова губернаторских посланных. — Когда мы с помощью Божьей прибудем в ваш стольный город, то я передам королю вашему о том приёме, который оказан нам.
Вечером лагерь весь опустел и утомлённое посольство уснуло.
Не спалось лишь одному Яглину. Мысли его неслись далеко, в Байону, покинутую несколько дней тому назад. Что там делает Элеонора? Думает ли о нём или спит безмятежным сном? И наконец, встретится ли он с нею и когда?
Возле его палатки раздался какой-то шорох.
— Кто тут? — вскакивая, воскликнул Роман.
Полы палатки раздвинулись, и показалось чьё-то лицо. Яглин инстинктивно схватился за саблю, которую всегда клал себе в изголовье, когда ложился спать.
Между тем тот, кому принадлежало лицо, вошёл и стал раскланиваться пред ним, решительно не обнаруживая никаких враждебных намерений. Яглин пристально вгляделся в него и затем весело воскликнул:
— Баптист! Ты как здесь очутился?
— Да, это — я, господин московит, — ответил Баптист. — Несколько дней тому назад я уехал из Байоны и только сейчас догнал ваше посольство.
— Но каким образом ты очутился здесь? Послан куда?
— Нет, никем не послан: я просто убежал из Байоны. Мой офицер, Гастон де Вигонь, чуть не заколол меня.
— За что же?
— А за то, что я помогал вам; он узнал об этом. Особенно он был рассержен тем, что вместе с вами к этим бандитам, где нас чуть было не прикончили, ходил и я.
Смутная догадка мелькнула в голове Яглина.
— Так разве это он… — начал было Роман.
— Подкупил этих негодяев убить вас? Он. Один из них за ночной разбой на днях схвачен стражей и сидит в тюрьме. Мне там надо было навестить одного приятеля. Он поссорился с одним горожанином, ну, легонько ткнул его в бок ножом, а тот возьми и помри. Ну, моего приятеля, беднягу, и посадили в тюрьму. А тот разбойник узнал меня, окликнул да спросил меня, живы ли вы. «Жив», — отвечаю. «Ну, так кланяйся, — говорит он, — ему. Жаль только, что мы тогда вас не уходили». — «А что?» — спрашиваю я. «Да тогда вот не пришлось бы здесь сидеть: Гастон де Вигонь за оказанную ему услугу не отказался бы освободить нас. А теперь, чего доброго, придётся и с пеньковой тёткой познакомиться».
У Яглина вертелся на языке вопрос, но он не решался предложить его.
А Баптист продолжал болтать:
— И кто только рассказал моему офицеру про мои отношения с вами — не знаю. Только третьего дня он призывает меня к себе и спрашивает: «Ты ходил в московское посольство?» — «Ходил», — говорю. «И пьянствовал там? И меня продал, твоего начальника?» — «Нет, — отвечаю, — вас я не продавал, а кое-какие услуги оказывал молодому красивому московиту. Раз помог ему от разбойников скрыться». — «А, так это был ты!..» — крикнул он да за шпагу. Ну, мне чего же тут больше ждать? Чтобы проколол он меня, как муху? Я на двор, увидал чью-то осёдланную лошадь, вскочил на неё и вон из города. Жаль только, что по дороге пала: гнал сильно. До вас уж пешком дошёл.
— Куда же думаешь теперь? — спросил Яглин.
— Да никуда, кроме вас, — просто ответил Баптист. — Быть может, у вас теперь найдётся для меня какое-нибудь дело. А поедете к себе, в своё государство, и я с вами: там в солдаты поступлю.
— Хорошо, оставайся, — сказал Роман, подумав. — Завтра я поговорю с посланником, и мы тебя устроим.
Баптист устало мотнул головой.
— Ты спать хочешь? Так вон бери ковёр и ложись, — сказал Яглин, указывая в угол, где была свалена куча ковров и войлоков, заменявших русским в их путешествии постели.
Баптист взял первое попавшее под руку и, разостлав на земле, лёг на него.
Наконец Яглин решился задать тот вопрос, который вертелся у него на языке:
— Слушай, Баптист, ты не видал дочери лекаря Вирениуса?
— Нет, не видал: её нет в городе, — ответил солдат.