Пили и ели много. Произносили речи. Пили за здоровье короля и царя.
Когда завтрак близился к концу, вошёл секретарь с переписанным письмом и подал его Потёмкину.
— Проверь, Роман, — обратился он к Яглину.
Последний развернул письмо и чуть было не выронил его из рук.
— Государь, такое письмо мы принять не можем, — сказал он. — Это поруха государеву имени.
Оказалось, что письма не переписали, а лишь зачеркнули ошибки, чтобы вписать требуемые титулы и слова «самодержец всея России» пришлись как раз на зачёркнутом месте. Это было прямое оскорбление.
— Я не могу принять такое письмо: это поруха царёву имени! — воскликнул Потёмкин. — За это с меня голову снимут.
— Взять письмо и переписать! — сказал секретарю рассерженный Беллефон.
Секретарь чуть не кубарем вылетел из комнаты вместе с письмом.
Завтрак подошёл к концу. Когда все вышли из-за стола, Потёмкин подошёл к Беллефону и сказал:
— Исполать тебе, воевода, что ты так пёкся о нас всё время! Спасибо! Не погнушайся принять от меня подарок. — С этими словами он снял с себя свою высокую горлатную шапку из дорогого соболя с султаном из драгоценных камней и нахлобучил её маршалу до самого носа. — Ну, вот, стало быть, ваш народ и наш теперь в братском союзе и приязни находятся, — произнёс посланник смеясь.
Поражённый Беллефон оцепенел и долго ничего не мог сказать. Когда же он освободился, от шапки, то рассыпался в благодарностях и, протянув Потёмкину свою простую шляпу, просил его принять её на память о нём.
Через некоторое время принесли новое письмо Людовика Четырнадцатого. Яглин и Урбановский нашли его в порядке, и спустя час, полюбовавшись на королевскую семью, отправлявшуюся кататься со своей свитой, посольство поехало восвояси.
XVII
Яглин несколько раз вспоминал Баптиста, но напрасно ломал голову над вопросом: куда скрылся солдат?
«Зарвался как-нибудь, и убили его где-нибудь в трущобе», — решил он, а потому чрезвычайно удивился, когда на следующее утро Баптист явился.
— Где ты пропадал? — изумлённо воскликнул Роман.
Баптист махнул рукой вместо ответа и затем немного погодя произнёс:
— Дайте вина, если есть. С утра не пил и не ел.
Выпив залпом три стакана вина, он лёг на постель и тотчас же уснул.
Яглин не будил его. Платье солдата было всё в пыли, испачкано и изорвано; лицо похудело, поросло бородой; под глазом виднелся свежий кровавый шрам.
«Где он мог быть?» — раздумывал Яглин и не приходил ни к какому ответу.
Часов через шесть Баптист проснулся и, протирая свои заспанные глаза, оглянулся кругом.
— Теперь ты расскажешь, где ты был? — спросил Яглин.
— Погодите. Дайте сначала справиться со своей головой, припомнить всё, а там, может быть, что надумаем.
Какая-то робкая надежда закралась в душу Яглина, но он тотчас же отогнал её прочь, не желая возбуждать в себе ничего, что могло бы затем повести к разочарованию.
Баптист попросил ещё вина и стал пить. Как ни приставал к нему Яглин с расспросами, тот даже не отвечал на них, и Роман скоро отступился от него, тем более что вскоре его позвали к посланнику.
— Ну, Роман, пора и в дорогу! — сказал последний. — Слава богу, все мытарства отмытарили. Послужили царю-батюшке, — пора и о себе подумать! Будет на чужеземщине болтаться, — скоро и Москву златоверхую увидим. Рад ты, поди, Роман?
— Рад, — безучастным тоном ответил Яглин.
— Ну, как, поди, не рад, — продолжал весёлым тоном Потёмкин. — Ведь там тебя невеста-разлапушка ожидает…
Эти слова больно кольнули в сердце Романа, и он, чтобы не выдать своего волнения, отвернулся в сторону, как бы роясь в каких-то вещах.
— Да, царь не забудет нашей службы, — продолжал Потёмкин. — И король тоже, наверно, пожалует нас.
И действительно, Людовик в тот же вечер прислал посольству подарки. Потёмкину он подарил портреты во весь рост с себя, королевы и дофина, а остальным членам посольства прислал в подарок ковры, сукно, настенные часы, ружья, пистолеты и шпаги.
— Не забыл он и вас, толмачей, — сказал посланник и передал присланные Людовиком XIV Яглину и Гозену по семисот ливров и Урбановскому — четыреста.
Но полученные деньги не радовали Яглина, и он, равнодушно положив их в карман, спустился к себе, где его ждал Баптист.
Последний в это время успел умыться, почиститься и вообще привести себя в порядок.
— Скажите мне, — произнёс он, едва Яглин вошёл в комнату, — вы очень любите свою красотку?
— Ты знаешь что-либо о ней? — живо спросил Яглин.