Молодой человек задумчиво глядел на берег, где толпились любопытные горожане. Молодая женщина молча посмотрела на него, а затем тихо дотронулась до его плеча. Он вздрогнул и оглянулся.
— О чём ты думаешь? — спросила она.
— О чём? — переспросил он и, указывая рукою вдаль, на берег, продолжал: — Там — родина. Как-то она примет меня? Ведь я — беглец. За это мне могут снять голову.
— Разве я тебе не говорила этого?
— Да, я знаю. Но жить на чужбине тяжело. К тому же у меня на родине старик отец… неоконченное дело. Ради своего счастья, — при этом молодой человек нежно взял свою спутницу за руку, — я не мог покинуть всё это и остаться там, во Франции. Меня вечно за это мучила бы совесть.
— И я сама никогда не простила бы себе того, что ты ради меня оставил своё дело, — сказала женщина.
В это время к ним подошёл капитан корабля, высокий белокурый англичанин, и сказал:
— Мистер Аглин, сегодня вы оканчиваете своё водное путешествие и отправляетесь сухопутьем к московским дикарям.
— Да, мистер Джон, — ответил названный Аглиным. — Благодарю вас за все ваши заботы о нас во время путешествия.
— О, зачем об этом говорить! Я сделал всё это не даром: вы заплатили за это деньги, мы — квиты. Желаю вам успеха, доктор, при дворе московского деспота. Впрочем, я не завидую вам в этом. Попасть к московскому царю, к турецкому султану, к персидскому шаху — одно и то же: не можешь сегодня поручиться, что завтра будешь иметь голову на плечах. Все они одинаковы, нехристи.
— Но ведь московиты — христиане, — заметил Аглин.
— Да, но хуже язычников. Варварский народ. Впрочем, говорят, что они рады видеть у себя нашего брата, чужеземца, особенно если он хорошо знает какое-нибудь ремесло! — сказал капитан и отошёл в сторону, чтобы отдать какое-то приказание матросам.
Начала надвигаться ночь, а царских приставов всё не было. Аглин и молодая женщина сели на кучу канатов и стали смотреть на берег. Что-то там их ждёт? Радость и счастье или горе и злоключения? Бог ведает. Даль так туманна, а будущее так темно, что трудно сказать что-либо определённое. Быть может, там давно приготовлена плаха, около которой ходил палач, играя светлым, остро отточенным топором. Вот он, этот чужеземец, кладёт свою голову на плаху, а дьяк читает, что «по приказу великого государя, за его предерзостный побег и укрывательство в чужих странах надлежит его смертию казнить». Удар — и голова, отскочив от туловища, прыгает по ступенькам помоста.
При этой мысли Аглин зажмурил глаза и невольно вздрогнул.
— Ты что? — спросила молодая женщина.
— Холодно! — солгал он. — Избаловался я у вас там тёплом-то. Теперь надо привыкать к нашим холодам. Смотри не замёрзни здесь ты!..
— С тобою? О нет!
Молодой человек тихо прижал спутницу к себе и, вызывающе кивнув головою на берег, мысленно сказал:
«Э, будь что будет! От своего не отступлю… хотя бы пришлось и голову сложить на плахе».
II
На другой день рано утром подъехали к кораблю на лодках пристава с дьяком во главе, и были предупредительно приняты капитаном.
— За какой такой нуждой приехали в наше государство? И из какой земли? И с каким товаром? И что намерены здесь купить? И нет ли у вас больных моровой язвой людей? И нет ли у вас противу нашей земли порохового зелья и пищалей и иных прочих огнебойных орудий? И есть ли люди, охочие великой государевой пользе послужить? — начал делать через толмача-англичанина дьяк по списку вопросы.
Капитан подробно отвечал на них, а при последнем вопросе указал на Аглина как на желающего отправиться в Москву, чтобы там служить великому русскому государю.
Однако дьяк не обратил внимания на Аглина, а занялся определением размеров пошлин на разные привезённые товары.
Когда последнее было окончено, пошлины уплачены и разрешено свозить товары на берег, дьяк обратился к Аглину и стал спрашивать его, тоже через толмача: откуда он, какой веры, зачем в Москву едет и какое его занятие?
Аглин ответил:
— Подданный я французского короля, католической веры, дело моё докторское и еду в Москву послужить великому государю, так как наслышан, что его величество жалует искусных докторов.
— Письма рекомендательные имеешь? — спросил дьяк.
— Какие письма? — с удивлением спросил Аглин.
— От короля вашего или от какого другого потентата, кои бы твоё искусство подтвердили и тебя хорошим доктором представили!