Александр Васильевич задумчиво и даже несколько меланхолично взирал на Севастополь с Малахова кургана. "Как странно стоять здесь и знать, сколько крови пролили наши герои за этот клочок земли. Здесь и отец…" - думал Колчак.
Кондуктор морской артиллерии, Василий Иванович Колчак конвоировал транспорт пороха в Севастополь из города Николаева, да на базе Черноморского флота и остался. Он сам потом говорил, что не знал, как остался жив, служа помощником командира батареи на Малахов кургане, в самом горячем круге ада. В который превратился Севастополь. Контуженный осколком бомбы, разорвавшейся на батарее, через месяц уже шел на невероятное "приключение": на виду у французов расположится с отрядом, который должен был спалить туры и фашины неподалеку от батареи. Несколько гранат - и вспыхнули вражеские приспособления, а потом занялись траншеи. Французы, обстреливаемые отрядом Колчака, мало что могли поделать с пожаром. В городе сперва подумали, что занялся Малахов курган, но быстро прибывший начальник штаба обороны Васильчиков, едва узнав, в чем дело, вызвал Василия Ивановича, и без лишних слов повесил ему на грудь знак Военного ордена (это потом его прозвали солдатским Георгием).
Потом отец будущего адмирала стал работать на Обуховском заводе, основанном промышленником Путиловым на берегах Невы. Выбрал Василий Иванович жену не из дворянок, а ведшую свой род от донских казаков. А четвертого ноября тысяча восемьсот семьдесят четвертого года, под знаком Скорпиона, всегда готового к бою и опасности, победи, - или смерти, родился сын Александр. Внешностью он был не похож на отца, черты которого выделялись своею "округлостью" и мягкостью, в отличие от резкого, словно высеченного из скал лика сына. Через одиннадцать лет Александра направили в гимназию, совершенно не пророча ему военной карьеры. Вместе с Колчаком учился застенчивый тихоня Вячеслав Менжинский, ставший потом известным в качестве главы ОГПУ. Судьба играла в игры, понятные лишь ей одной: через не такое большое время Колчак оказался уже в Морском училище. А еще - стал одним из первых учеников. Потом, в воспоминаниях некоторых выпускников. Александра Васильевича будут сравнивать с Савонаролой…
Едва какая-нибудь задачка не давалась, все никак не хотела решаться, то раздавались слова: "Это к Колчаку. Он у нас голова", и кто-нибудь шел "на поклон", как любили шутить. И мог видеть картину, не сухой гуашью, но насыщенными, жирными масляными красками.
В комнате, узкой и длинной, освещенной керосиновыми лампами, кадеты готовят задание на следующий день. Шелестение бумаги да скрип перьевых ручек и химических карандашей нарушает лишь тихий голос, необычайно уверенный и твердый голос худого кадета. Невысокий, загорелый, изредка шумно вдыхавший своим орлиным носом воздух, наполненный пылью, запахом керосина и ароматом знаний. И рядом - высоченный, плотный кадет, с плохо скрываемым обожанием и уважением в глазах. Так смотрят не на человека, а на ожившую книгу, в которой заключены все знания о мире и абсолютная истина.
Один из первых среди выпускников, получивший четверку только за минное дел, Колчак отправился в далекое плавание во Владивосток. Сделали остановку и в Порт-Артуре, только что занятом русской эскадрой. Когда поднимался ветер, Колчак, как он любил потом шутить, легко мог понять, с чего дону из гор рядом с городом назвали Золотой. Пыль. Тонны, тысячи тонн пыли, заполнявшие воздух, превращая его во что-то подобное рассыпчатому песочному тесту. Но более всего Колчака поразила Япония, в портах которой его корабль дела остановку…
Снаряды японских гаубиц, падавшие на Старый город, застроенный китайскими хибарами. И никто никогда точно не знал: останется снаряд неразорвавшимся или сотрет с лица земли десятки домов, собрав богатый кровавый урожай смерти. Колчак наблюдал за этим с борта миноносца. Рвались снаряды в городе, буравили окопы защитников Порта-Артура, нерусского города, ставшего родным для многих россиян. Многие из них обрели здесь свою могилу. А Александр Васильевич, сжимая кулаки от бездействия, более не мог смотреть на расцветавшие розами огни разрывов снаряд и бомб, и попросился на берег. Там он командовал батарей на горе Высокой…
А потом город сдали. Стессель, руководивший обороной, сдал его, несмотря на то, что еще очень долго можно было оборонять Порт-Артур, превратив китайский городок в тихоокеанский Севастополь. Но не получилось…
Как же она теперь напомнила ему Малахов курган.
"Не дай Бог Севастополю повторить в этой войне участь Порта-Артура" - кричало сердце вице-адмирала. К счастью, шла совсем не русско-японская война. К сожалению, это была совсем не русско-японская…
После прогулки по Малахову кургану и инспекции кораблей, стоявших на рейде, командующий Черноморским флотом засел в своем кабинете за план Босфорской операции. Сколько раз он уже читал его, участвовал в его разработке, готов был, посмей кто разбудить вице-адмирала ночью, рассказать его в мельчайших деталях. Как жаль, что приходилось полностью его перекраивать. Кирилл Владимирович был невероятно убедителен в своем письме. И еще более - уверен в том, что пишет. Это чувствовалось в каждом слове, в каждой точке, в каждой завитушке. К тому же он совершенно точно предсказал дату покушения на него и князя Львова. Вот тогда-то волосы дыбом встали на затылке Колчака, а в сердце разлетелись льдинки. Нет, конечно, сам Романов мог подстроить случай в Таврическом саду. Но факт оставался фактом: все прошло точно по описанию Кирилла. Даже заголовки статей. И от этого становилось страшно. И еще немножко - уверенней, как ни странно.
Поэтому на бумаге уже возникали детали нового плана. Приходилось рассчитывать только на три дивизии и полк, усиленный двумя пулеметными бригадами: по словам Романова, это было все, что можно было бы стянуть в Крым. Впрочем, и атаковать приходилось далеко не самые лучшие укрепления. Заброшенные окопы, редкие батареи, армия, почти полностью уничтоженная в боях на Кавказе и в Галлиполи - вот и все, чем могла похвастаться Турция, в чье сердце был направлен удар.
Сперва требовалось наладить связи с местным христианским населением. Несколько подлодок должны были всплыть неподалеку от фракийского и малоазийского берегов. Романов обещал прислать специалистов, которые бы справились с предварительной подготовкой антитурецкого восстания. Вместе с людьми Кирилла Владимировича на берегу оказываются запасы оружия и турецкие лиры. Затем периодически должны были выгружаться новые группы "специалистов" и всего необходимого для подрывной работы. А затем, в первых числах июля, в Крыму уже оказывались требуемые силы. Правда, все это жутко походило на смертельную и глупую авантюру. И тогда Кирилл в письме, признавая наметки плана "сумасшествием", парой строк развеял все сомнения Колчака. Романов просто вспомнил про поиски Земли Санникова и барона Толля…
"Заря". Корабль, навсегда запомнившийся участникам экспедиции. Выжившим участникам. Колчак, заросший бородой, бродил по каютам корабля. Повсюду были видны следы запустения. Скрипело дерево под ногами. И барон Толль, ушедший в никуда. И надо найти это никуда, надо найти человека, так и не нашедшего землю среди ледяных полей. Это было первым самостоятельным делом Александра Васильевича. И он бы очень долго улыбался, расценив как шутку слова о том, что когда-нибудь станет героем книги, матерым мореходом, рассуждающим, что никакой Земли Санникова нет. И ведь стал, только имени в той книге для него не нашлось. Как и места в стране, которую он любил больше жизни, больше семьи и больше Анны Васильевны…